Книга Последний окножираф - Петер Зилахи

Зденка — синий чулок митинговой эпохи. Завидев иностранца, она сразу воображает себя на Западе и закидывает ногу на ногу. Ее мини-юбка столь минимальна, что в штабе ее не подпускают даже к ксероксу. Она спускается вниз, на улицу, чтобы немножко помитинговать, и возвращается через пять минут с двумя итальянскими журналистами. Ее просят одеваться более скромно, чтобы не отвлекать внимание от демонстрации. Она широко распахивает глаза и спрашивает зачем. Разве не она привела этих итальянцев?

Толпа, с виду напоминающая большой фольклорный ансамбль, как один человек требует, чтобы оппозицию привлекли к ответу. Море разинутых ртов. Невозможно дважды заглянуть в один и тот же рот. Нет нужды объезжать всю страну на велосипеде — вся страна сейчас здесь. Даже из-за границы приехали. Головные уборы четников и овчинные шапки, мужики пьют самогон из карманных фляжек. Здоровый дух протеста шибает им в головы. Автобусы прибывают с раннего утра, за лобовыми стеклами — портреты Милошевича. Сидящие в автобусах по-идиотски машут из окон, думая, будто все только их и ждали, и вот они — прибыли на подмогу. Зомбированные манифестанты чем-то напоминают воскресших из мертвых. Они прославляют Мир и Свободу, Слобо и Миру. Смесь амнистии и амнезии с переменным октановым числом. Им раздают пропагандистские материалы, каждый получает портрет или флаг, а также бумажный пакет с завтраком и яблоком. По улицам проходит минувшее сорокалетие, социалистические лица в соответствующих эпохе костюмах. Золотые и железные зубы в одном и том же рте. Школьная экскурсия в поисках утраченной моды. По пиджакам можно определить, откуда приехали их носители. Так одевались немолодые люди, когда я был маленький. Интересно, а двадцать лет назад они носили наряды сорокалетней давности, подчеркивая свое неприятие современности, или уже тогда на них были те же шмотки, что и сегодня? Сторонники Милошевича одеваются в кожаные пальто, плащи, все — осенних тонов, оппозиция носит пуховики и отдает предпочтение ярким цветам. Хотя бывает и наоборот. Вот они здесь — все, кто попался на удочку югославского братства, кто думал, что Тито вечен, что Милошевич спаситель нации, что наших предков выперли из рая из-за съеденного яблока. Все, кто верил, что октябрьская революция произошла в ноябре, что во всем виноваты американцы, что на улицах Белграда бесчинствует кучка студентов. Все, кто попадался на все удочки подряд, сейчас здесь. Все, кто клюнул, купился, съел, заглотал, влип, попался и отказывается теперь верить, что их надули, что они — пушечное мясо, беглецы из склепа, простофили, югославы.

Киргизская конница смела хорватскую пехоту. На Пасху Иосип Броз, сержант Императорско-королевской армии, был взят в плен у Окна, что в Галиции. Ему в спину вонзилась пика. Окно — не только окно, но и местечко в Галиции. Он пришел в сознание в монастыре, где был развернут полевой госпиталь. Сестра привязала к его койке красную ленточку, это означало, что он не жилец.

ó

Последний школьный урок истории, который я помню, был про Первую мировую войну. Андраш Пороги в красках живописал нам динамично меняющуюся картину политических и военных событий. Сараево, Масарик, маршал Фош, Босния и Бессарабия вместились в один урок. Мы хохмили, представляя распад монархии чисто физиологически. Но Пороги даже не улыбнулся. Вот тогда я и понял кое-что про историю.

Люди перепугались, они высыпали на улицу и встретились с тем, чего они так боялись. Но теперь это уже не страшно. Я иду к центру города по бывшему проспекту Тито, позади меня маршируют омоновцы. Если я остановлюсь, они пойдут дальше, о правилах вслух не говорится, но их знают все, и мы, и они. Сила действия равна силе противодействия. Толпа скапливается перед оцеплением. Как только нас будет больше, чем их, мы повернем обратно.

Окножираф: «Если ты идешь, я тоже иду. Если ты не идешь, я тоже не иду. Если бы человек умел летать, Петер перелетел бы через океан».

Третье протестное полнолуние. Луна взошла рано. В зоопарке у подножия крепости душераздирающе кричит павлин-альбинос. Наверное, его напугал треск льдин на реке. Или павлин-альбинос всегда так кричит? Кошмар. Даже голос у него бесцветный. Курьезы природы всегда украшали дворцы. В Лас-Вегасе два тигра-альбиноса стоят у входа в отель «Caesar’s Palace». Будь у меня выбор, я бы предпочел быть тигром-альбиносом в Вегасе, чем павлином-альбиносом в Белграде. Но выбирать не приходится. Гигантское чертово колесо вращается вхолостую, на нем никого, куда ни переведешь взгляд, повсюду — глубинный смысл, он захватывает и тянет тебя за собой. Под тобой золотые копи. Всего-то и надо — копать, пока не докопаешься до кельтских, римских, готских, греческих, аварских, болгарских, венгерских, сербских, хорватских, турецких, немецких, австрийских, русских костей, до костей всех европейских и азиатских народов, наемников и союзников, шведских, татарских, французских, швейцарских, мамелюкских, сирийских и персидских воинов, которые похоронены у подножия этой стратегически важной высоты. В ясный день отсюда можно и Византию увидеть. Кричит павлин-альбинос, он меряет меня своими безжизненными глазами. Потерянная душа.

ö

Во сне два каких-то типа так меня отдубасили, что на следующий день я не мог встать с постели. Пришлось остаться под одеялом и продолжать смотреть сон. Они появлялись каждую ночь и угрожающим тоном спрашивали, как здоровье. Они еще спрашивают! Иногда они что-то черкали в моей истории болезней, но прочесть я не мог, потому что не мог встать с постели. Они оставили номер телефона, по которому я могу позвонить им во сне. Потом надолго пропали. Целыми неделями ничего не происходило. Я не выдержал, позвонил им, это я, сказал я, что вам надо? А, это вы, сказал один из них, опять вы, что значит опять, я звоню первый раз, конечно, конечно, все так говорят, кончится тем, что вы будете отрицать, что это ваш сон. Они попытались отделаться от меня и пожелали приятных сновидений, но я закатил им истерику, потребовал объяснений. Что здесь происходит? Тот, кто повыше, наклонился ко мне и прошептал, а вы правда хотите знать, и посмотрел мне в глаза своими мутным взглядом, тут я спохватился, бог мой, да ведь я с ними разговариваю по телефону, какие глаза, какой взгляд, но они быстро положили трубку. С тех пор этот номер все время занят. А может, я вовсе и не звонил им.