Книга Реквием Сальери - Надежда и Николай Зорины

Машина оказалась вполне мирным, потрепанным жизнью «жигуленком» – ничего криминального в ее внешности не наблюдалось, Виктор даже не сразу понял, что ведут его к ней. Из-за спины протянулась рука, открыла заднюю дверцу. Водитель, не поворачиваясь, кивнул и завел мотор. Виктор сел, ничего другого не оставалось. И тут вдруг понял, что ему не давало покоя во время разговора с Соловьевым. А также понял, что это уже не имеет для него никакого значения.

Машина резко тронулась.

Глава 6

Я думал, потребуется немало усилий, чтобы забыть это необъяснимое безумие, вдруг овладевшее мною, и вернуться в свою собственную, прежнюю жизнь. И потому, когда проснулся – уже под вечер, шел шестой час, – изо всех сил старался не думать о поездке в Синие Горы. Не думая, поднялся с постели, не думая, оделся, поставил чайник, заглянул в холодильник, обнаружил, что он девственно пуст, быстро собрался и вышел из дому в ближайший магазин. Не думая, мысленно заткнув уши, зажмурившись, чтобы ненароком не натолкнуться на опасный образ, я шел и думал: вот, иду в магазин. А в магазине громко – про себя, не вслух, разумеется, – перечислял продукты, которые нужно купить. На обратном пути, продолжая не думать, стал напевать какую-то песню… Но старался напрасно. Оказалось, что эта безумная поездка совершенно меня не трогает, не имеет никакого значения и интересна лишь постольку, поскольку может быть интересен неверно выбранный путь в научной работе: ошибка, о которой нужно помнить лишь для того, чтобы ее не повторить. Мотив песни, которую я про себя напевал, вдруг, помимо моей воли, перелился в другую мелодию, страшную, пугающую своей неуместной повторяемостью. И я попытался ее поскорей заглушить простым первоначальным мотивом, но понял, что нисколько мне не страшно, «Реквием» Сальери больше меня не пугает. И события, произошедшие прошедшей ночью, тоже. Все попросту не имеет значения. Я вспомнил Ингу, свою любовь, свою утрату, но прежней тоски не ощутил. Вспомнил, как бился, мучительно пытаясь разрешить вопрос: почему так горюю по несуществующей погибшей жене, и посмеялся над собой: сколько сил потратил напрасно, упуская главное, не давая этому главному пробиться. Инга жива, когда-нибудь она вернется, а сейчас нужно совершенно от нее отвлечься, сосредоточиться на другом. На чем, я пока не знал, но почувствовал необыкновенный прилив сил, какое-то странное, испытанное уже однажды вдохновение. Вот-вот что-то должно было произойти… Мысль, не моя, чужая, извне, уже проклевывалась, стучала клювом в скорлупу моего мозга. Да, чужая, посторонняя. Но меня это больше не пугало, не смущало, не вынуждало искать ответы. Я готов был ее впитать, я ее жаждал.

«Клетки мозга не умирают, а видоизменяются, – мягко проговорил голос с армянским акцентом, когда я открывал дверь, – это похоже на глубокий сон. Такой сон и принимают за смерть мозга». «Да», – согласился я, но понял, что моего согласия не требуется, поставил пакет на тумбочку в прихожей и, забыв запереть на ключ дверь, бросился к компьютеру. Хотелось поскорее все записать, ничего не упустить. «Мозг – это что-то вроде компьютера, если он сломан, его можно починить», – усмехнувшись, проговорил голос. Или это я проговорил? Нет, я не мог. Компьютер долго загружался, невозможно было дождаться. А голос между тем продолжал: «Компьютер, у которого слетела система, но осталась информация на жестком диске – в нейронах коры больших полушарий. Эту информацию можно изъять, вставив жесткий диск в работающий компьютер. Если информация ценная, мозг изо всех сил стремится ее передать. Срабатывает механизм, похожий на автосохранение. Потом происходит поиск „работающего компьютера“ и собственно передача. На этом этапе мозг работает с такой интенсивностью, что успевает не только передать старую, уже накопленную информацию, но и может создать нечто новое…»

Наконец компьютер загрузился. Торопясь записать, боясь хоть что-нибудь упустить, я открыл первый попавшийся файл и стал судорожно печатать все, что диктовал мне голос. Компьютерные сравнения перешли в музыкальные, музыкальные – в спортивные, словно мой лектор пытался ко мне приспособиться, найти ту форму, которая мне ближе и понятней. А потом, словно махнув рукой, сам торопясь передать информацию, заговорил исключительно специальными медицинскими терминами. Теперь я мало что понимал, но это было неважно. Потом пойму, а сейчас, главное – все точно зафиксировать.

Я работал, как одержимый, много часов подряд, не останавливаясь: весь вечер, всю ночь. Только на рассвете голос, утомившись, смолк, тогда и я отключился. Уснул прямо за компьютером, уронив голову на стол.

Меня разбудил будильник. Когда я его поставил? А главное, зачем? Я хотел протянуть руку, чтобы выключить, но понял, что даже пошевелиться не могу. А будильник звенел и звенел. На одной ноте, выбивая примитивный ритм.

Си. Это нота – си. А ритм не примитивен. В его простоте есть своя гармония закономерности. Можно развить и продолжить. Это только эмбрион, зародыш, зачаток мелодии…

Эта мелодия во мне. Нужно поскорее ее записать. Я вскакиваю с постели… Нотная бумага никак не находится. Да что же это такое? Я сейчас все забуду! Под руку попадается стопка тетрадей. Хватаю первую сверху, вырываю из середины лист, расчерчиваю торопливо, криво… Не важно! Поскорей записать…

Музыка льется, как кровь из вены, освобождая от тяжкого груза жизни. Я дописываю последний такт и в блаженном изнеможении откидываюсь на спинку стула. Кружится голова, но мне хорошо. Некоторое время сижу так, обессиленный, но вдруг взгляд мой упирается в циферблат будильника. Половина девятого. Я катастрофически опаздываю на работу! Первым уроком контрольная у десятого «Б». Я вскакиваю и судорожно начинаю собираться. Если не бриться, не завтракать и вызвать такси, можно еще успеть.

Вылетаю из квартиры, сбегаю по лестнице, но у почтового ящика все же торможу: в щель видно, что он не пуст. Открываю, достаю газету, разворачиваю, планируя просмотреть на ходу.

На первой полосе моя фотография. И под ней статья обо мне: трагически погиб… Композитор-самородок, бывший учитель математики, чей музыкальный талант проявился так внезапно и ярко…

Сажусь на ступеньку, перечитываю статью. Все верно. Сегодня. Трагически погиб. Прошел целый месяц с того дня, с того утра, когда звон будильника разбудил во мне музыку. Это была моя первая симфония. Потом их было еще пять. Три концерта, двадцать шесть пьес… Невероятная плодовитость. Но время вышло.

Я поднялся со ступеньки, сложил газету, сунул ее обратно в ящик и медленно пошел вниз. Торопиться больше некуда, мой поезд в одиннадцать пятнадцать, спокойно успею добраться.

Я, конечно, успел. Да ведь опоздать было и невозможно. Дорога, довольно длинная, почти сутки, показалась одним мгновеньем – я даже не заметил, как приехал. Как только поезд остановился, выскочил из вагона. Теперь нужно дождаться электрички. До ее появления тридцать семь минут. Но вот проходят и минуты, так же незаметно. Соскакиваю с перрона, перешагиваю через рельсу, поворачиваюсь лицом к неизбежному концу. Поезд приближается. Поезд надвигается. Гудок электровоза рождает первый аккорд «Реквиема» – вечной гармонии смерти. Моя душа рассыпается на атомы, становясь ее частью…