Книга Под солнцем Сиены спел виноград… - Алина Уклеина

Она еще раз взглянула в его глаза: «Он определенно издевается надо мной». Дьявольская искорка опять вспыхнула в темных зрачках, как бы фотографируя женщину на прощание.

Артемьева шла с Ромой по достаточно просторной для Флоренции улице и болтала на отвлеченные темы. С каждым днем ощущение неловкости перед этим мужчиной возрастало в ней с новой силой. Даже перед своим будущим мужем юная Инга не испытывала подобного волнения.

– Мы почти дошли, – сказал Плотников и дотронулся до ее локтя. – Сейчас налево, а там, через два шага, будет магазинчик. Накупим тебе чашек.

Роман улыбался, точнее, ухмылялся, как казалось Артемьевой. Это ее почему-то приятно раздражало.

– Прошу, – сказал мужчина и указал на возникшую перед ними дверь. Лавка оказалась на первом этаже жилого дома. Раньше на ее месте была квартира, но теперь здесь продавалась всякая разная дребедень за небольшие деньги. Они попали в настоящую кладовую, и у Инги перехватило дыхание то ли от избытка предметов в крошечном помещении, то ли от закрытого пространства. Женщина посмотрела на Плотникова и вспомнила Моэма. Артемьева произнесла про себя наизусть афоризм из книги, спрятанной в ее холодной спальне: «Она уже не женщина, не человек, она – одно желание». Она заставила себя перевести взгляд с мужчины на полки. Здесь можно было купить практически все: от бутылки вина до бумажной бечевки. И конечно же, кофейный сервиз. Инга напомнила себе, для чего пришла сюда.

Только сейчас Артемьева разглядела хозяина лавки, а заодно и продавца, древнего итальянского старца с белоснежной короткой бородкой, который безмятежно дремал на стульчике возле кассового аппарата в самом конце комнаты.

– Бери – не хочу, – сказал Плотников, который тоже заметил его, и улыбнулся. – Чашки должны быть подальше или даже в другом отделе, если я не ошибаюсь.

Рома без разрешения взял Артемьеву за руку и повел за собой.

– Сегодня дочь остается ночевать у няньки, – сказал он. – Думаю, что в отеле неуютно. Никогда не любил отели. А вот и чашки.

Инга сделала вид, что не расслышала его и стала разглядывать полки с посудой. «У меня трусики и бюстгальтер разного цвета! Позорище! Какая я непредусмотрительная! Артемьева, ты же могла предположить, что так может получиться», – ругала женщина саму себя и с необыкновенным упорством разглядывала чашки, стоящие перед ней в стеллажах. «Эпиляцию, конечно же, я тоже не сделала», – она взяла одну чашку в руки и стала непонятно для чего вертеть ею в разных направлениях. Плотников наблюдал за действиями Инги с любопытством.

– Хочу вот эти, – сказала Артемьева и указала на сервиз из шести чашек и шести блюдец. Женщина выбрала простые кофейные пары белого цвета без единого цветочка или лепесточка. «Черный кофе в белоснежной посуде… что может быть лучше! Может, не ехать к нему?» – она попробовала сопротивляться самой себе.

– Пройдем к кассе. Старика нужно разбудить, – предложил Плотников и дотронулся до ее локтя с еще большей нежностью, чем прежде.

Как можно описать сладострастное томление двух тел? Как облачить в слова ощущения, которые не всегда объясняются и понимаются? Пульсации, стреляющие в голове, бьющие по сердцу и в области живота, учащенное, прерывистое дыхание, заполняющее пространство аскетической мужской спальни.

Инга ощущала запах его теплой и гладкой кожи: он пах сыростью и кедровым маслом с примесью нескольких капель перечной мяты, а быть может, даже цедрой апельсина, а потом неожиданно воском. Руки его дрожали. Артемьева чувствовала, как он с осторожностью и трепетом дотрагивался ими до ее поясницы, лопаток, шеи, затем опять поясницы.

Первое уединение двух людей, одетых лишь в кожные покровы, бывает до нелепости смешным, до смехотворного нелепым. Первый шаг самый сложный, на него нужно решиться, скинуть тяготящую, ненужную оболочку одежд. Артемьева до ужаса боялась говорить тосты за большим столом, поздравлять в микрофон своих коллег с юбилеем, но этот страх был ничтожным по сравнению с тем, который она переживала сейчас.

– Давай присядем, – предложил Плотников и в третий раз дотронулся до ее уже обнаженного локтя. – У меня отчего-то дрожат ноги.

Они присели на прохладные шероховатые простыни.

– У тебя были замужние женщины до меня? – вдруг спросила Артемьева и прикусила губу. Она отчетливо осознавала, что этот вопрос был совершенно неуместен в данную минуту. Инга вообще любила задавать неудачные вопросы. Лучше ей было бы поинтересоваться у него сейчас, любит ли он крошечные цветочки в глиняных горшках.

– К чему ты спрашиваешь? – Рома дотронулся до ее обнаженной коленной чашечки, будто бы до кофейной из купленного сегодня сервиза.

– Просто так. Я никогда не изменяла мужу, – глубоко вздохнув, произнесла женщина и прижалась к такому близкому почти любовнику.

– Хочешь, не будем? – с осторожностью лиса спросил Плотников.

– Хочу. Будем, – уверенным шепотом ответила Инга и обняла мужчину за шею. «Необыкновенно трудно делать первый шаг навстречу своему счастью, своей порции радости и любви… Надеюсь, он не заметит, что у меня разноцветное белье и складочки на животе…», – подумала Артемьева и шагнула. «Резинки в кармане моих брюк или в тумбочке… Нет, точно в кармане», – пронеслось в голове у Плотникова, и он тоже шагнул.

Если между мужчиной и женщиной когда-либо и возникают совпадения, то точно не в мыслях…

– Я без ума от Рима. Инга, давай сгоняем на пару дней. Возьмем мою малышку и погуляем. Ты говоришь, что муж возвращается только через неделю. У нас уйма времени. Как тебе идейка?

– Давай. Побудешь моим гидом? – Артемьева засмеялась и уткнулась носом в его нагое плечо. Кожа Плотникова пахла уже менее разнообразно: она уловила сейчас только цедру и пчелиный воск.

– Так точно. Погуляем, пошалим. Тебе понравится, – Рома прижал женщину к себе и поцеловал в слегка запутавшиеся на виске волосы. – Ты жалеешь?

– Нет, – ответила Артемьева, как топором махнула. Она не лукавила. Именно сейчас Инга осознавала, что этот поступок, возможно, единственное, о чем она не жалела в своей жизни.

Мелькнула мысль, что он влюблен в нее, но она только пожала плечами: некоторым девушкам кажется, что в них все влюблены, она всегда считала, что это глупо.

– Женщина нередко обольщается мыслью, что мужчина любит ее безумнее, нежели оно есть на самом деле, – произнесла Артемьева вслух.

– Откуда выдержки?

– Это Моэм. Его известная вещь. «Узорный покров» называется. Не узнаешь?

– Не читал. Интересная книжка?

– Вполне. Давай повторим, – робко предложила Инга и слишком смело для себя самой залезла на него всем своим телом. Отказать Рома не решился: он знал из жизненного опыта, что женщины не принимают отказов. Сейчас Артемьева едва узнавала запах его тела. Женщина погрузилась в волшебное состояние, где существовали только телесные ощущения.

На самом деле Рим – это город, наполненный волшебством и в некоторой степени чарующей мистикой, порожденной старинными легендами и мифами. Артемьева почувствовала эту гипнотическую атмосферу сразу же, как ступила на вымощенную булыжником мостовую, обвела взглядом жилые домики, похожие на только что вылупившихся мокро-желтых цыплят.