Книга Тайный огонь - Джонатан Страуд

Майкл взглянул на Стивена. Тот пожал плечами.

— Ничего не слышу. Наверное, это… Ох!

В коридоре раздался раскатистый звон дверного звонка.

Стивен встал.

— Лучше пойду открою. А то они сейчас разбудят Сару. Ты оставайся здесь.

— Если он вломится сюда, я его ножом пырну, честное слово, пырну!

— Не паникуй. Просто сиди тихо.

И Стивен вышел из кухни, прикрыв за собой дверь.

Послышались удаляющиеся шаги Стивена. Майкл остался на кухне. Глаза снова жгло невыносимо, ему сделалось жарко, он покрылся липким потом. Мальчик пощупал лезвие ножа. Дыши глубже. Успокойся. Черный ход заперт. Занавески задернуты.

Из коридора донеслось позвякивание — это Стивен снимал цепочку с двери. Пауза. Майкл представил себе, как открывается дверь. Тишина.

Потом голос Стивена, в котором звучало сдержанное удивление:

— Добрый вечер, мистер Кливер. Не ожидал, что вы заглянете…

У Майкла все перевернулось внутри. Грудь сдавило. Он неуклюже поднялся, сжимая в кулаке нож. И тут глаза пронзила такая боль, что мальчик ахнул. Он быстро перефокусировал взгляд — боль притихла. Кухня колыхнулась и снова выровнялась, залитая тусклым красноватым светом. Нож в руке внезапно ярко сверкнул, окутанный новой, серебристой аурой. Металлические кастрюльки и столовые приборы тоже засветились в полумраке. Голова пошла кругом; Майкл оперся на стол, чтобы не упасть, и наклонялся все ниже, пытаясь расслышать, что творится в коридоре. До него снова донесся голос Стивена, неестественно громкий:

— Понятно. Да, он упоминал, что произошло что-то странное. Нет, он снова ушел. Сказал, что хочет проветрить мозги.

Второй голос что-то пробормотал, что — Майкл не расслышал. В голове пульсировала боль. Собственные руки, лежащие на столе, казались размытыми и полупрозрачными, как пустая кожура. Он видел сквозь них древесные волокна столешницы. Майкл внезапно ощутил пренебрежение: какие-то они ненастоящие! Один только нож выглядел реальным. Гладкий надежный металл… Мальчик крепко вцепился в него. А где-то за дверью Стивен продолжал, спокойно и уверенно:

— Ну, я не сомневаюсь, что в понедельник он захочет извиниться перед вами. Нет, когда он вернется, я не знаю. Очень любезно с вашей стороны. Я очень признателен вам за заботу.

Воцарилось длительное молчание. Голова Майкла свесилась к самому столу. Он видел сквозь собственный живот шкафчики, которые стояли у него за спиной. Серебристая пряжка ремня висела в воздухе, как волшебный самоцвет. Пряжка завораживала. По-своему она так же прекрасна… и так же таинственна, как любая из виденных им душ. Потрясающая красота…

— Майкл! — Это был голос Стивена. Брат стоял уже рядом. — Ты был совершенно прав. Никогда не видел подобной твари. Ужас!

Майкл переключился на обычное зрение и увидел, как пряжка потускнела, снова сделавшись невыразительной ременной пряжкой. Он устало поднял голову, боясь, что Стивен обратит внимание на его состояние. Майкл почему-то — он сам не знал почему — чувствовал себя виноватым, будто его застигли за чем-то нехорошим, и ему совсем не улыбалось, чтобы его принялись расспрашивать. Но брату было не до этого.

— Я просто не мог удержаться, Майки: я не мог не посмотреть, после всего, что ты рассказывал. Но я дождался, пока он повернется, чтобы уйти, и посмотрел на него со спины, и то краем глаза. Так что он наверняка ничего не заметил.

— Надеюсь, что нет!

— Ну, без этого было никак не обойтись. Главное, я его спровадил. Я ему ничего не выдал — разве что он и мои мысли читать может, а с этим уж ничего не поделаешь.

Майкл рухнул на стул.

— Что он говорил?

— То, чего и следовало ожидать. «Вы извините, что я вас беспокою так поздно. Крайне встревожен. Неприятный инцидент у меня дома. Ваш братишка, похоже, был расстроен…» Всякую такую фигню. «Я подумал, что мне следует заглянуть к вам и узнать, все ли в порядке». Держался он великолепно. Если бы ты меня не предупредил, я бы наверняка пригласил его сюда, чтобы он убедился, что ты дома.

— Этого еще не хватало! — Майкла передернуло.

— Как бы то ни было, потом он говорит: «Майкл сейчас дома? Я хотел бы поговорить с ним». Это звучало достаточно нормально, но мне все же показалось, что голос у него сбился, как будто что-то пыталось прорваться изнутри. Тут я и решил, что надо посмотреть на него самому. Я попрощался и, когда уже закрывал дверь, переключился. И знаешь — да, он действительно очень плохой. Дело не во внешнем виде, дело в этой алчности в глазах. Поневоле спросишь: что же он натворил, чтобы сделаться таким?

Стивен сделал паузу, но Майкл ничего не сказал.

— И насчет цвета ты был прав. И зубы… Но насчет крокодила — не знаю, по-моему, это все же не крокодил. Сам не знаю почему. Мне кажется, у крокодила голова не такая изогнутая, как ты думаешь? У него морда довольно плоская…

— Да какая разница?! — взорвался Майкл. — Ты его видел, ты это почувствовал! Злой он или нет? И чего он от нас хочет?

Мальчик швырнул нож на стол и зажал руками усталые глаза.

— Господи, Стивен, что с нами творится?

Он умолк. На кухне воцарилась тишина. Ответа не было.

Глава 19

Через некоторое время Майкл, молчаливый и притихший, пожелал брату спокойной ночи и заперся у себя в комнате. Мальчик чувствовал себя таким усталым, как еще никогда в жизни. Он подошел к кровати, погасил свет и рухнул навзничь, уставившись в потолок. Закаменев от напряжения, он лежал в темноте, слишком утомленный, чтобы шевельнуть хоть пальцем. Постепенно, незаметно, будто целую вечность спустя, его веки сомкнулись, и Майкл уснул…

…Уснул надолго, крепко, глубоко — но не переставая следить за светом, исходящим издалека. Вокруг царит тьма подземных глубин, но для него эта земля, лежащая над ним, — все равно что толща стекла или алмаза. Он проницает ее своим взором и видит то, что лежит вовне. Он различает облака, несущиеся в вышине, трепет крохотных зеленых созданий, восходящих и увядающих со сменой быстрых, как дыхание, сезонов, бесконечное мельтешение обитателей этого эфемерного мира, проживающих свои жизни и возвращающихся в землю.

Медленный вдох…

Тысяча жизней, и каждая из них подобна сверкающему самоцвету. Они движутся на поверхности, переливаются на свету, расцвечивая его тысячей дивных оттенков.

Медленный выдох…

И вот они умирают; их самоцветы тускнеют. Отбросы возвращаются в землю и медленно уходят к нему сквозь стеклянистую толщу, утратив всякую цену.

Он беспокойно ворочается под землей, и Майкл в своей постели прикрывает лицо рукой.

Мало-помалу он осознает парадокс: наблюдающий не может овладеть этими прекрасными душами, хотя и видит их, а владельцы душ не сознают всей их красоты, хотя эти души — их собственные.