Книга Компаньонка - Лора Бигелоу

Она сама не знала, с чего вдруг в мозгу всплыла волнующая и яркая картинка: цветущие джунгли, пышноцветье орхидей и анемонов, пестрые птички перепархивают с ветки на ветку, и воздух пахнет пряно и пьяняще, а под огромным деревом стоят двое — Грейс и Дэвид. Голова девушки лежит у мужчины на груди, и сильные, красивые руки ласково обнимают ее за плечи…

Она с трудом отвлеклась от красочного видения, да и то только потому, что Кларисса, пребывавшая в состоянии, близком к экстазу, расхулиганившись, накинула на Грейс яркое и легкое покрывало, вытканное и раскрашенное вручную. В следующий миг все замерли в восхищении, а Грейс немедленно смутилась и попыталась спрятаться за диван.

— Вы… чего это? Почему вы все так на меня смотрите?

— Дэйви, взгляни… Она настоящая колдунья, наша красавица Грейс.

— М-да, просто удивительно. Помнится, в одной книге, посвященной истории майя, я читал переложение древней легенды. Согласно ей, в дебрях Амазонки, среди диких животных и птиц проживает в полном одиночестве лесная красавица…

— Ах, Стенли, как замечательно! Обожаю сказки. Продолжайте же.

— Она — великая колдунья, и ей повинуются даже ядовитые змеи. Зовут ее Мать Ягуаров, и большие кошки, страшнее которых нет в джунглях, прислуживают ей и охраняют ее. Только раз в год, во время летнего полнолуния, Мать Ягуаров выходит в мир людей, чтобы найти себе любимого. Волосы ее как ночь, а глаза — как небо на закате. В кольцах кудрей запутался ночной ветер, и мед источают уста… Дальше немного неприлично, так что я уж опущу. Грейс, вы сейчас выглядите именно так, как я себе ее и представлял.

— Стенли, вы очень добры, но я сейчас умру от стыда. Мистер… Дэвид, велите им не смотреть на меня.

Она очень старалась, чтобы эта просьба прозвучала шутливо, но Дэвид отреагировал на нее более чем серьезно. Уронив нераспакованную коробку на ковер, он стремительно подошел к Грейс и взял обе ее руки в свои. Голос его прозвучал глухо и страстно, отчего сердце Грейс оглушительно забилось где-то в горле.

— Я бы и рад приказать им, да только меня самого околдовали эти синие очи. Грейс, вы знаете… Все эти дни я думал, чего же мне не хватает больше всего? И понял только сейчас. Возможности смотреть в ваши синие, бездонные, прелестные глаза.

Кларисса и Стенли обменялись многозначительными взглядами и неуклюже, бочком, засобирались к выходу. Мэри-Энн, напротив, такт проявлять не собиралась и стояла, вытаращив глаза, приоткрыв рот и умиленно улыбаясь. Тогда Стенли легонько ткнул ее пальцем под ребра, девушка возмущенно взвизгнула, Кларисса очень громко на нее зашикала, и тогда Дэвид и Грейс обернулись, так и не разомкнув рук. Выглядели они в этот момент так, точно только что очнулись от какого-то волшебного сна и недоумевают: кто эти люди, зачем они здесь?..

Мэри-Энн вытолкали за дверь, и тогда Дэвид сказал негромко:

— Мне кажется, у нас осталось небольшое незавершенное дело в библиотеке. По крайней мере, я чувствую, что должен объясниться. Прошу, мисс Колмен.

Она пошла, не боясь и не смущаясь. Она не понимала, зачем она идет в старинную библиотеку, но какая-то часть ее естества знала это совершенно точно. Грейс Колмен неожиданно все поняла, обрела истину, и в данный момент сомнения были ей неведомы.

Разумеется, ни о каких разговорах в библиотеке речи не шло. Дэвид просто запер двери на ключ, повернулся к Грейс и обнял ее. Через мгновение губы их слились, а еще через пару секунд реальный мир перестал существовать для обоих.

Его руки были опытны и крепки, его движения — неторопливы и деликатны, и все же девушка чувствовала, какое скрытое напряжение клокочет внутри этого спокойного, красивого человека. Во взгляде, во внезапном порыве — во всем проявлялось это чувство. Дэвид несомненно жаждал обладать ею — но сдерживал себя из последних сил, не желая обидеть, испугать или причинить ей боль.

Грейс таяла в его объятиях. Никогда прежде она не испытывала такого оглушающего, жаркого блаженства, никогда в жизни не думала, что головокружение может быть приятным, а дрожь в коленках — естественной.

Она выгибалась в его руках, мурлыкала что-то, даже не замечая этих смешных звуков, все норовила коснуться его тела — то рукой, то плечом, то щекой…

Она даже не осознала, в какой момент оказалась обнаженной — это было совершенно неважно, более того, это было естественно. Так же естественно, как и то, что мужчина, стоявший перед ней, тоже был обнажен.

Древняя мудрая Мать всех женщин мягко улыбнулась Грейс Колмен из тьмы веков, и девушка повторила ее мудрую улыбку. Обхватила руками крепкую шею Дэвида, вытянулась, прижалась, растворилась, раскрылась, словно цветок, навстречу его огню и нетерпению, и потолок распахнулся прямо в небо, звезды брызнули ослепительным водопадом, кровь, бурлящая в венах, стала золотой и горячей, а короткий всплеск боли ничего, абсолютно ничего не значил, потому что вслед за ним пришло блаженство.

Какая-то его частица еще пыталась соображать здраво. Именно она, эта частица, и помогала сдерживаться, хотя все остальное вопило, умоляло о близости, умирая от желания и любви.

И когда запреты спали, а условности осыпались пеплом, когда навстречу цветку рванулся ураган, когда сошлись в безумной схватке-пляске огонь и луна, нежность и желание — вот тогда, в последний раз вынырнув на поверхность моря благословенного безумия, разум мужчины отметил: а ведь я совсем ничего про это не знал!

Мнил себя опытным, искушенным, разочарованным и пресыщенным, был уверен, что смогу обойтись без этих эмоций, ограничиться простой и понятной физиологией — но вот бьется в руках гибкое тело хрупкой богини, пляшут блики огня в смоляных кольцах душистых локонов, вот сияют сапфиры этих глаз — и где весь твой опыт? Где самоконтроль?

Это было хуже наваждения, страшнее кошмара, опаснее любого приключения. Это было, словно прыгать с крыши в далекий и потому крошечный стог сена. Ощущение полета — и неминуемого падения.

Она со стоном откинулась назад, изогнулась гибкой веткой в объятиях мужчины, всем телом ощущая, как он напряжен и возбужден. Она боялась до смерти — и до смерти его желала. Все остальное не имело значения. Все остальное будет завтра, а здесь и сейчас имеют значение только эти сильные руки, горящие страстью глаза и бесстыдные, жадные поцелуи, горящие на ее искусанных губах…

Ничего не осталось — только бездна и бесконечное небо, только маятник, раскачивающий два тела по сумасшедшей амплитуде, от жизни к смерти, от конца к началу, и уже нет нужды сжимать руки, потому что сплавлены воедино кровь и плоть, кожа и дыхание, но и разомкнуть эти объятия невозможно, ибо как разорвать то, что от века было едино и лишь по глупому недоразумению столько времени не могло этого понять?..

Огонь поливал теплым золотом слившихся в жарком объятии любовников, медвежьи шкуры стали их брачным ложем, и ряды древних томов одобрительно глядели на таинство, которому тысячи лет, и которое всегда юно и неопытно…