Книга Контрольная диверсия - Михаил Белозеров

— Спасибо, — сказал он.

— А меня гранатой оглушили, — объяснил капитан Игорь. — А ты герой! С почином тебя. Не каждому удается такую шишку грохнуть. В штабе войск о тебе всё расскажу.

— У меня пулемёт был, — словно оправдываясь, сказал Цветаев.

— Да я всё давно понял, — похвалил его капитан Игорь. — Воевать ты, оказывается, умеешь. Зря я тебя ругал. Извини.

— Бывает, — смущенно пробормотал Цветаев и отвернулся от капитана Игоря, боясь обнаружить в нём слабость и разочароваться ещё сильнее.

— Не поверишь, я ведь так и не женился из-за этих войн. С одной заварушки на другую. Только собирался. И женщина у меня есть, и дом на Кубани есть. Река там такая течёт.

Они почему-то помолчали, и каждому стало не по себе, по крайней мере, Цветаеву — точно, оказывается, он тоже не любил сантиментов.

— А он действительно был Одессе?! — спросил Цветаев лишь бы только разрушить тишину и посмотрел на львонациста, у которого ещё дёргались пальцы на нелепо вывернутой руке.

— Не уверен, — ответил капитан Игорь, берясь за костыль.

— А зачем тогда побежал?

— А кто его знает? Нервы не выдержали. К тому же мы его всё равно убили ли бы. Убили бы? — уточнил он.

— Шлёпнули бы, — согласился Цветаев с другой версией этого слова. — Лично у меня сомнения нет.

— Он лях, самый настоящий лях! Варёные мухи! Такие, как он, ненавидят нас на генетическом уровне. Дай руку, пошли!

— Погоди, — сказал Цветаев, вспомнив о пулемётчике. Вот что не давало ему покоя. — Старик, там ещё один!

Капитан Игорь всё понял и протянул ему автомат:

— Давай!

Цветаев бросился наверх. Только теперь он обратил внимание на следы ночной оргии: повсюду валялись бутылки из-под шампанского, апельсиновые объедки и фантики от конфет, пили, можно сказать, не закусывая. В одной из спален ему крикнули хором:

— Не стреляйте, мы свои!

Они забились в угол и дрожали, как зайцы в половодье.

— Вы почему не ушли? — спросил Цветаев, опасаясь выстрела из-за шкафа, но за ним, слава богу, никого не оказалось.

Именно такими он их и видел перед тем, как подорвать эмиссара из ЕС: рыжая, чёрная и белая. Чёрная была развратна: она получала удовольствие только более чем от трёх мужчин, и опыт по этой части у неё было очень и очень богатый, жизнь свою она считала пропащей, нюхала кокаин и собиралась подсесть на тяжёлый наркотик.

— Нам никто ничего не сказал, — заплакала рыженькая.

На ней была короткая белая юбка «клёш» и белые же носочки, с перепугу она никак не могла втиснуть ноги в босоножки.

— Вера, ты нас погубишь! — крикнула чёрная, даже очень симпатичная, но с абсолютно лживыми глазами. — Можно, мы здесь останемся?!

— Идите отсюда, сказал бы куда! — заявил Цветаев. — Навязались на мою голову!

Он всё ждал, что за спиной появится пулемётчик, и ощущал, сколько ещё мгновений может болтать с девицами.

— Ой, мамочки! Я боюсь! — закричала третья, блондинка с пышными формами и стала заталкивать в сумочку вещи.

Блондинка единственная из троих имела двухгодичный опыт зарубежных публичных домов, нажила от клиента ребёнка, и, крайне разочарованная в жизни, вернулась к родителям. Теперь она смотрела на мир исключительно скептическим взглядом и считала его самым паскуднейшим местом, в котором нет места ни любви, ни дружбе, ни надежде.

У всех троих был не леченный герпес и куча сопутствующих этому заболеванию осложнений, а кроме этого: ослабление критического восприятия мира, отсутствие контроля за своими действиями и вера в быстрое обогащение на поприще проституции.

— Вы что, сумасшедшие?! — намеренно громко удивился Цветаев. — Здесь сейчас стрельба будет! Чтоб через минуту духа вашего здесь не было! Поубивают же, блин, на фиг!

К слову сказать, в спальне всё было перевернуто и страшно пахло кислятиной и почему-то кошками, не помогал даже свежий запах влажного леса, втекающего через распахнутые окна. На полу среди бутылок валились непочатые конверты с презервативами. Вот их-то ко всему прочему и запихивала себе в сумочку пышная блондинка. Из всех троих брюнетка понравилась Цветаеву больше всех. Она была в его вкусе: гибкая, хорошо сложённая. Любил он ярких женщин, и Наташка у него тоже была яркой и чуть капризной, он прощал ей вспышки гнева.

Бандерлог-пулемётчик всё не появлялся и не появлялся. Цветаев не выдержал на цыпочках взошёл на второй этаж. Пусть думает, что я с барышнями любезничаю, решил он. Биллиардная была усыпана гильзами, над столами покачивались светильники, пулемёт Калашникова — «печенег», валялся на одном из столов. Лоджия пуста. В туалетной комнате распахнуто окно. Цветаев вернулся, нашёл полную коробку с патронами, пристегнул её к «печенегу», потом открыл крышку, вставил ленту и передёрнул затвор. «Печенег» был готов к бою.

Когда он спустился на первый этаж, девиц уже не было. Остался лишь кисловатый запах спальни и, разумеется, вездесущих кошек.

— Ушёл в окно! — сказал Цветаев с досадой, вернувшись в подвал.

— Варёные мухи! — выругался капитан Игорь. — Найди мою винтовку!

Заметно было, что несмотря на промедол, нога у него болит.

— Старик, а без неё никак? — спросил Цветаев, поглядывая на часы.

У него появилось такое ощущение, что они безбожно опаздывают.

— Без «Машки» никак, — капитан Игорь сделал вид, что не понял его намёков.

— Как?.. — уточнил Цветаев.

— «Машки», — чуть повеселел капитан Игорь и тут же скривился из-за того, что дёрнул ногу. — Пальцы мои, пальцы… — простонал он.

Пока Цветаев искал «Машку», прошло ещё минут пять. Разгрузку с магазинами и «Машку» он обнаружил под грудой одеял в одной из трёх спален, вернулся за капитаном Игорем и потащил его из подвала. По пути капитан Игорь забрал из кармана львонациста свой бесшумный пистолет.

На всё про всё ушло ещё минут пять.

— Таких, как ты, на войну брать нельзя, — сказал, отдуваясь, Цветаев. — Дюже здоров.

— Ничего, ничего… главное в туннель уйти, — совсем уже весело ответил капитан Игорь, прыгая по кухне на одной ноге.

Видно ему тяжело было находиться в подвале. Когда они выбрались в прихожую, то раздался взрыв. Кто-то закричал на высокой ноте, словно ему пилили ногу.

— Дуй на второй этаж, и спусти мне пулемёт! — приказал капитан Игорь таким тоном, словно самое настоящее началось именно сейчас, и надо, чтобы были звонкий нерв и ярость битвы.

Его состояние мгновенно передалась Цветаеву, мало того, он безотчётно и с большим удовольствием подчинился капитану, потому что на ночной «охоте» не испытывал и малой доли тех ощущений, который охватили его в реальном бою, он вспомнил себе в Семёновке, когда их долбали, а потом они вышли и подожгли БТР, а один из бандерлогом сумел уйти, а он, и ещё один парень, с позывными «Дрёма», гнали его по посадке километра три-четыре, пока не нарвались на львонацистов в чёрном, и потом гнали уже их. С тех пор это звериное чувство самосохранения, когда речь идёт даже не о секундах, а о мгновениях, когда надо нырнуть, укрыться вскочить и отбиться, жило в нём и пробуждалось именно в такие моменты. А бандерлога того он снял отчаянной последней очередью, поэтому львонацисты в чёрном и были такими злыми, пока самого прыткого из них не подстрелил Сеня-снайпер. Дрёма в том бою поймал пулю от снайпера, а Цветаев — крепкое взыскание от Феррари: мол, нечего носиться, как угорелым, за майданутым, у нас каждый штык на счету. Но по глазам командира Цветаев понял, что Феррари доволен, очень доволен, что именно такие бойцы ему и нужны — нервные и заводные, а ругает, чтобы другим неповадно было, потому что не все были одинаково удачливыми. Дрёму, у которого разрывная пуля перебила руку, отправили в Ростов-на-Дону, а оттуда в — Питер, где были специалисты по микрохирургии конечностей.