Книга Гормон радости - Мария Панкевич

Лето шло, и у свекрови Петрухи начался очередной запой. Она проводила вечер в компании соседа в городе, в то время как восьмилетняя девочка находилась одна на даче. Решив, что ее младшей дочери уделяют слишком мало внимания, Петруха решила выполнить давнишнюю угрозу и забрать ребенка от бабушки. Она вызвонила друзей, и компания направилась к свекрови в гости. Петруха отняла у нее свой музыкальный центр, ключи от квартиры и чудом успела запрыгнуть в машину. Крепкая бабка побежала догонять воровку, вцепилась через приоткрытое окно в водителя, тот ее оттолкнул. Автомобиль рванул с места. Через два километра разгоряченная битвой Петруха вспомнила, что забыла у свекрови дома свою сумку с документами. «Я же на условном!» – запричитала она. Машина повернула обратно. Петруха на цыпочках прокралась в прихожую. И вправду, свекровь уже вызывала милицию. Схватив сумку, Петруха убежала. Направляемый ее железной волей автомобиль несся к даче, на которой заботливая мамочка была последний раз лет десять назад.

Из ориентиров она помнила поле, покосившийся дом и кривую грязную дорогу. Найти дом в большой деревне по таким приметам было мудрено, поэтому Петруха отыскала трех местных парней. Им она объяснила, что отсидела за убийство, поэтому грохнет их тоже, если те не найдут нужный дом. Искали они настойчиво – при небольшом росточке Петруха перемахивала двухметровые заборы всем на удивление и осматривала дворы, пугая спящих жителей.

К утру дом чудом нашелся. Парни напомнили Петрухе, что та обещала им пиво за помощь. «Что у меня, самое доброе лицо? – несказанно удивилась та. – Пошли со мной за дитем, а то тут у соседа есть привычка в голову топором кидать, мне мужики нужны…»

Рыдающую девочку увезли в город. «Бабу жалко! Она испугается!» – всхлипывал ребенок. «Ничего, доча, теперь ты ни-ког-да не будешь с бабушкой общаться. Скоро сестричка твоя из лагеря вернется. И начнется у тебя совсем другая жизнь!» – утешала ее Петруха.

Но другая, спокойная жизнь была бы для Петрухи чем-то противоестественным. Все началось с пьянки у кого-то из знакомых дома. Веселье продолжалось и после двадцати трех часов, поэтому соседи позвонили в отделение. Как самую разговорчивую, задержали Петрову. Привезли в отдел, не обыскивая, посадили в «стакан», не выпускали в туалет. Та билась в оргстекло и устроила пожар. Тогда на нее наконец обратили внимание и решили обыскать, но без протокола и понятых. Задержанная как опытный сиделец требовала соблюдения законов. Сотрудница милиции принялась ее зверски избивать. Но Петруха не дала себя в обиду и, как было написано в обвинительном заключении, «нанесла ей ушибы верхней половой губы».

За смешные травмы на суде все равно пришлось извиняться. Петруха сокрушалась: «Не знаю, что на меня нашло… как можно поднять ногу на представителя власти!»

Суд был тронут таким искренним раскаянием, и Петрова осталась на свободе. Устроилась работать на завод. Отвоевала у соцработников одну дочь, забрала от свекрови вторую. Те научили ее пользоваться социальными сетями, и на день рождения на стене Петрухи ВКонтактике появилось вот такое сообщение от старшей девочки:

«Мамочка, я так сильно тебя люблю и очень-очень дорожу тобой!

Хочу поблагодарить тебя за то, что, когда мне в жизни было тяжело, ты всегда оказывалась рядом! И даже тогда, когда ты была далеко, я все равно чувствовала твою поддержку!

А когда у меня что-то не получалось, ты говорила мне: “Не сдавайся, все еще впереди”. Желаю, чтобы с папой у вас по-прежнему все было замечательно.

Мама – это для меня все!»

Вспомним о душе

Не о ду́ше – в него заключенных выводят раз в неделю, – а о душе. Актуальности своей старинная тюремная молитва не потеряла, поэтому ее должен знать каждый россиянин. Но вначале немного мирского.

Сегодня я снова побывала на территории женского изолятора – ходила на свидание к подруге.

Очередь в тюрьму занимают с четырех утра, а в белые ночи – с вечера. В помещение, где принимают передачи, пускают с девяти утра. Там тесно, грязно, но люди надышат – и не так зябко.

Одна старуха все время повторяет: «А в Крестах не так… Это не Кресты, там все лучше!» – и озирается, ища поддержки.

Слишком разговорчивый парень ей поддакивает, увлекается и называет упаковку жидкого мыла фуриком. Он пришел к сестре. Не надо быть семи пядей во лбу. 228-я.

Звучит навязчивый монотонный рефрен: «Одна очередь и на свидания, и на передачи! А в прошлый раз вроде не так было… Так, здесь всегда так… А мыло зачем режут? Представляете, режут мыло! Сигареты берите только в магазине… Труха… И сестра говорит: труха…»

Когда досматривают передачи, портят продукты и крошат сигареты. Это делается не только из соображений безопасности. Так родственников и заключенных вынуждают заказывать еду и курево в дорогом тюремном магазине. Как прокручивают через него деньги заключенных? А какие деньги могут быть у заключенных?

Пожилые женщины, задирая шубы, мочатся в сугроб прямо под каменным забором тюрьмы. Ключей от единственного биотуалета раньше девяти утра не дают. Впрочем, он так загажен, что никто туда и не рвется.

Серые грустные лица по разные стороны решетки. Полубезумные бабы… одни приносят еду в кормушку, другие засовывают, третьи забирают. Наконец проводят на свидание. Люди так волнуются, что путают кабинки. Хоть телефонные разговоры и прослушивают, подруга успевает рассказать: поступающих в изолятор не обследуют по три месяца. В ее камере месяц просидела женщина с открытой формой туберкулеза. Двадцать два человека, на кладбище больше места на покойника выделяют. Часто бывает перебор – камер-то не хватает! – все пользуются одним унитазом, раковиной, тарелками и дышат одним воздухом. Но менты приняли меры, чтобы никто не заболел: отправили матрасы на прожарку! Теперь всей хатой жрут тубозит.

Тюрьма не резиновая, поэтому под камеры переоборудовали следственные кабинеты. Адвокаты и следователи с шести утра занимают очередь на оставшиеся. Так процессы затягиваются на годы. «Год – не срок, два – урок…»

За четыре года «столыпинских» вагонов, пересылочных тюрем, автозаков, СИЗО, судов подруга сильно постарела. Я не сумела вовремя скрыть жалость, и в ее глазах блеснули слезы. Но она улыбнулась.

«Не пропустили маски и крема в передачке! – говорю я ей. – Так и сказали: у нас тюрьма, а не косметический салон!»

«Бог им судья!» – привычно отвечает подруга.

Помолимся.

Спаси меня, грешного,

от суда и закона здешнего,

от моря Охотского,

от конвоя вологодского,

от пайки малого веса,

от хозяина-беса,

от тюремных ключников,

от стальных наручников,

от этапа дальнего,

от шмона капитального,

Всем миром молить будем.

Аминь.

Колония

Таня отличалась от многих заключенных женщин ровным, доброжелательным нравом и красотой. Ей было чуть больше тридцати, но по ней никогда не скажешь – волшебные свойства героина. Стаж – пятнадцать лет.