Книга Ветер влюбленных - Елена Габова

Было так. Порядок в лагере ей не объяснили (не успели!). Надя и подумала, что после завтрака можно делать что хочешь, как в любом другом лагере отдыха. Она прилегла на свой топчан в палатке. Ей нравилось лежать посреди полотняных просвечивающих стен, с треугольным, на две половинки, потолком. Она потянула за свисающую над ней веревочку. Открылось сетчатое окошко, и в него глядела огромная елка. Здесь все деревья были огромными, красивыми, настоящими! Для детей из Воркуты, где не деревья, а ивушки-прутики, все большие деревья поначалу кажутся чудесными. Наде очень понравилось в палатке, но ведь и с другими достопримечательностями нужно познакомиться! Она выбралась из палатки и стала знакомиться. За палатками была поляна. Здесь оказалось великое множество цветов! Ромашки – раз, зверобой – два, крошечная гвоздика – три, таволга – четыре, колокольчики разных видов – тех, чьи головки наклонены, – на хрупких проволочках-стебельках и тех, что смотрят вверх, с толстыми стеблями, – пять. Впрочем, имена цветов она узнала позже, старшие девочки подсказали. И все это цветочное семейство жило дружно, вперемешку, колокольчики общались с ромашками, зверобой склонялся к гвоздике, таволга кивала пышными шапками, похожими на махровые полотенца и тем, и другим, и третьим. У Нади дух захватило от такого прекрасного луга, который окружали ели и сосны. У сосен были веселые рыжие стволы, точно как волосы у соседской девочки в Воркуте… Надя стала было собирать цветы, а потом бросила – она же не дома, куда она их поставит, нет никакой вазы. И тут она увидела огромную волшебную ель. Ветки у нее были точно как ступеньки, они начинались прямо от земли и словно приглашали подняться по ним к небу. Ель была очень большая и очень косматая. Надя забиралась выше и выше, оказалось совсем не страшно, рядом толстенный шершавый ствол, положишь на него ладонь, и сразу становится спокойно. С дерева весь лагерь виден. Надя села на ветки. Их было две толстенных, горизонтальных, а две других – таких же повыше – одна над другой, как спинка у скамейки, точно! Эта спинка ни за что не дала бы упасть! А густая хвоя с ветками казались ей руками, которые тоже защитят от падения. Раздвинешь ветки, которые перед «скамейкой», и смотришь сколько хочешь… С высоты Надя глядела-глядела на палатки, на кухню под навесом, на гимнастические брусья, установленные прямо на лугу, на синее кольцо реки, и незаметно ее сморило. Жарко и душно среди ветвей. И не слышала девочка, как по всему лагерю носилось от дерева к дереву:

– Надя!

– Калинина!

А мальчишки, разозлившись, кричали:

– Мухомор! Э-эй, му-ухо-мо-ор!

Вот глупые! Как будто она знала, что это ее прозвище. Она об этом позже узнала, когда ее нашли! Вернее, когда она сама отыскалась.

К обеду Надя проснулась, потому что дежурные изо всех сил били чем-то железным по чему-то железному. Обед из-за пропажи девочки отменять все же не стали.

Девочка без труда, как по ступенькам, слезла с веток и явилась за краешек длинного дощатого стола, где уже расселся весь лагерь.

На нее уставились молча.

Потом кто-то сказал:

– О, Мухоморина! Явилась не запылилась!

Больше никто ничего не сказал. Но и никто не улыбнулся. Только выбранный вчера староста Борька Видов из чувства долга поинтересовался:

– Ты где была?

– Там, – Надя неопределенно махнула рукой. – Я спала.

– Где?

– На дереве.

– Как на дереве? Спала – на дереве? Будет врать. Как это – на дереве? Ты не белка, – сказал староста, – небось, на тренировку не хотела?

– Я не знала про тренировку! – торопливо призналась Надя. – Мне ничего не сказали.

– Поди сюда, Надя, – поманил девочку Сергей Николаевич. И когда Надя выбралась из-за стола, он терпеливо и сдержанно рассказал ей о распорядке в спортивном лагере. Подъем в семь, завтрак, тренировка, свободное время, обед, отдых два часа, затем тренировка, вечер – свободный. Уходить одной нельзя – можно потеряться, хотя остров и небольшой, лес – настоящий.

– Ты у нас в отряде, который называется «Белка», в нем ребята твоего возраста. Есть у нас мальчик из Воркуты – он показал на Лёву. – Лев Капитонов. Я тебя с ним познакомлю. А вот ваш тренер.

Сергей Николаевич подозвал тренера «бельчат» Алексея Петровича и передал ему Надю из рук в руки.

Когда Надя вернулась к обеду, за столом хитро улыбались. Дело в том, что один мальчик – Лёва еще не знал, как его звать, – положил в Надин чай ложку соли. И спросил, когда она отпила глоточек:

– Сладко?

Надя кивнула. А у самой лицо перекосилось от горечи. Лёва пододвинул к ней свой стакан:

– Пей мой чай.

Они с самого утра с интересом посматривали друг на друга. В классе не общались и были как незнакомые. Кто в девять-десять лет с другим полом общается? Лёва ее сразу узнал, как только утром она подняла поля своей дурацкой широкополой шляпы. Конечно, дурацкой! До конца смены Надя осталась Мухомором-наоборот или просто Мухомором или Мухомориной… Он один ее Надей звал. Но чаще никак не звал, как-то без имени обходился. И она тоже. Они наблюдали друг за другом – на утренних построениях, в столовой, на речке, на тренировках. Здоровались друг с другом одними глазами. Иногда Лёва кивал на какую-нибудь елку или рябину и показывал большой палец. Надя кивала – соглашалась, что елка или рябина чудесные. Островные сосны, березы в обхват, все отличалось от Заполярья, где кустики такие, что их перерастают грибы. Красиво тут было, оба любовались природой. Жили в палатках, в каждой установлено по четыре топчана. Палатки на поляне – улица. В одном ряду палатки девчонок, в другом – мальчишек. Улицу назвали Палаточной. Девчоночий ряд назывался – Ласточкин, мальчишеский – Орлиный.

Утром начальник лагеря здоровался так:

– Доброе утро, орлы и ласточки!

– Добре утро! – отвечали ребята. Не по-солдатски, а у кого как получалось. Кто-то тянул, кто-то бодро кричал, кто-то просто молчал, не совсем проснувшись. Лагерь был классный, без муштры.

Надя и Лёва по-прежнему не общались, но он стал к ней еще внимательней. Было теперь так, что за столом Лёва оказывался напротив нее. Сам не знал, как так получалось. Погода стояла жаркая, летняя, купались каждый день в Вычегде, широченной реке с песчаным дном и длинными чистыми пляжами. Однажды он увидел, как Надя выходит из воды. Лёва поскорее отвел взгляд, а потом почему-то вспомнил эту картину, перед тем как заснуть, и почему-то стало еще жальче эту девчонку. Она казалась такой хрупкой-хрупкой, такой беззащитной-беззащитной, у которой бесконечно будут уплывать тарелки и кружки… и ему, девятилетнему мальчику, захотелось защищать ее, не дать никому в обиду, ловить ее уплывшую посуду, находить ее, заблудившуюся, в лесу.

И правда ведь, пришлось не защищать даже, а спасать!

В тот день у них по плану была гребля. Учились грести по-настоящему, как будто им во флоте служить. Учились на большой, с сильным течением, реке! Были в лагере пять хороших деревянных лодок, покрашенных в синий цвет. У каждой свое название, написанное на носу красными буквами: «Атаман», «Черемуха», «Рассвет», «Гвоздика» и «Боярыня». Кто и почему дал лодкам такие разнообразные названия – секрет. Наверное, опять же начальник лагеря, Сергей Николаевич, постарался. Человек он был с фантазией.