Книга Любовник №1, или Путешествие во Францию - Бенуа Дютертр

— Извините, я не хотел вам мешать.

— Что ты, напротив. Я искал тебя!

— Я сел в поезд в последний момент. Но не обращайте на меня внимания, продолжайте работать.

Я ценю его деликатность, но опасаюсь, что столь редкое вдохновение пройдет. Надо ловить момент. Поблагодарив Дэвида, что он позволил мне закончить эту «важную» статью, я лихорадочно поворачиваюсь к клавиатуре компьютера, чтобы сформулировать вопрос в философском смысле: «Как связать воедино неотложные потребности каждого и усилия города ради всеобщего блага?»

Читка и корректура занимают у меня еще полчаса. Когда я оглянулся, чтобы продолжить разговор, то обнаружил, что американец заснул, На подъезде к Дьеппу я стал его трясти. Он поднял взлохмаченную голову и вяло произнес:

— Простите…

— Перестань обращаться ко мне на «вы» и все время извиняться. Я познакомлю тебя с Соланж, она моя лучшая подруга — хотя на тридцать лет старше меня. Это очень образованная женщина. Когда я учился, я все время скрывался у нее.

Разглагольствуя, я в сопровождении своего чудаковатого спутника в походном костюме вхожу в здание вокзала. Над фуражками и шиньонами виднеется морщинистое лицо Соланж, ее тело напоминает высокое сухое дерево. Я подаю ей знак, Дэвид собирается поцеловать руку Соланж, полагая, что так надо обращаться со светскими женщинами. Но она вскидывает руки с восклицанием:

— Погода прекрасная, вы правильно сделали, что приехали!

Американец, не ожидавший ее жеста, так и остается стоять, согнувшись пополам. Соланж удивляется:

— Странный у вас друг.

Затем Дэвиду:

— Выпрямитесь, дружище! И в машину…

Маленький автомобиль едет вдоль портовой гавани Дьеппа, где покачиваются мачты яхт. Мы поднимаемся на плоскогорье со стороны Варанжвиля. День теплый, предвещающий начало лета. Через открытые окна машины доносится запах цветов. В просвете между двух скал светится томное, подернутое дымкой синее море. Соланж обращается к Дэвиду:

— Похоже, вас это интересует. Я все вам расскажу. Только не перебивайте меня. В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году мой прадед построил эту виллу, куда приглашал художников и музыкантов. Он сделал состояние в промышленности и надеялся прослыть меценатом.

Дэвид внимательно слушает. Какая-то машина идет справа на обгон. Соланж в ярости поворачивается к лихачу, грубо показывая ему средний палец, и прибавляет газ. Дэвид не верит своим глазам.

— Так вот, молодой человек, в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году…

Я познакомился с ней, когда мне было семнадцать лет. Мои дед с бабкой отдыхали летом на соседней вилле. Они познакомили меня с Соланж во время одного приема, и мне сразу же понравилась в ней смесь утонченности и грубости, не имевшая ничего общего с чопорными манерами гаврской буржуазии. Соланж была очень начитанной, но ругалась как извозчик. Когда я переехал в Париж, она часто приглашала меня на выходные в свое нормандское поместье. Она меня ободряла, верила в мой талант. Мы беседовали в ее салоне, выходящем на море, как в убежище, освобождающем от всех страхов и тревог.

Машина въезжает в парк. За цветущей лужайкой возвышается вилла с фахверковыми стенами, окруженная приморскими соснами. Дом уступами переходит во флигели, небольшие пристройки, покрытые шифером и увитые плющом. Терраса возвышается над лесом, спускающимся к пляжу.

Соланж прекрасно играет свою роль. Она заводит Дэвида в темный вестибюль, украшенный фресками с изображением курорта в конце XIX века. Потом мы выходим на веранду, на высоте ста метров нависающую над морем: всюду, насколько хватает глаз, перед нами светло-голубой Ла-Манш, тихий и теплый, как южное море. Слева склон меловой скалы ведет на плоскогорье. В зарослях кустарника виднеется разрушенный дом. Дэвид воскликнул:

— Это невероятно! Можно подумать, что это вид с картины Моне… с хижиной таможенника на утесе.

Соланж смотрит на него, нахмурив брови:

— Разумеется, дурачок! Говорю же вам, что он писал свои картины в этом доме. Я покажу вам его письма, если вы будете вести себя благоразумно.

Дэвид совершенно одурманен. Мы садимся за стол, и хозяйка продолжает рассказывать. Чувствуется запах гари. Соланж чувствует его последней, внезапно она замолкает, вздохнув, с упреком говорит:

— Не надо меня отвлекать, когда я готовлю!

Словно фурия, она исчезает и спустя несколько минут возвращается, держа в руках обуглившееся блюдо:

— Какая подлость! — огорченно восклицает она.

Американец слегка расслабляется. Внезапно на него нападает смех, и Соланж, пристально посмотрев на него, спрашивает:

— Что на вас нашло? Я рассказываю вам об очень серьезных вещах.

После обеда мы пьем кофе у заброшенного теннисного корта. Чуть сгорбленная-пожилая дама, скрестив руки за спиной, увлекает своего нового протеже по дорожке, усыпанной гравием.

— А теперь вы расскажите мне свою историю… — требует она.

В глубине сада показался силуэт. К нам идет домработница с корзиной. Забыв о Дэвиде, Соланж бросается к ней, обнимает за плечи, они шепчутся:

— Знаете, что произошло вчера вечером? Этот дурак торговец заявился к несчастной мадам Дюжарден, вымогая у нее мебель. Та в полной панике позвонила мне. Я велела ей предупредить меня, если он еще раз туда сунется!

Она возвращается уже в ином настроении. И поскольку мы вросли в посыпанную гравием дорожку, она с тревогой восклицает:

— Пойдемте скорее, а то кофе убежит! Послеобеденное время мы проводим около теннисного корта. Обрывок сетки валяется среди луговых цветов. Мы дремлем, сидя на стульях в саду под яблонями. Дэвид рассказывает Соланж о своих жизненных успехах. Он говорит о своем отце, студенте-французе. Это напоминает мне мою поездку в Нью-Йорк, но мне не хочется поддерживать разговор. Жарко, и я зеваю, убаюканный ароматом сада. Приближается время отправления поезда, и Соланж спрашивает:

— Вы останетесь ночевать?

Дэвиду надо возвращаться. Завтра утром у него встреча в Париже по поводу телефильма, в котором ему предложили предстать в роли американского Кандида, открывающего для себя современную Францию; он хочет заработать немного денег. Соланж приглашает его приехать летом. Он почтительно благодарит ее. Она добавляет:

— И не манерничайте, расслабьтесь, малыш!

Мне же отдых на природе пойдет на пользу. Пока я дремлю, моя старая подруга везет Дэвида на вокзал в Дьепп. Машина шуршит по гравию. Через четверть часа, почувствовав приятную вечернюю свежесть, я решаю пойти прогуляться по берегу моря.

Я часто гулял по этому обрыву вдоль берега моря. Тропинка вьется среди травы, нависая над морской гладью с ее изменчивым цветом: зеленые катящиеся волны во время шторма, маленькие белые барашки при морском бризе, небо и море одного и того же серо-стального цвета или нежно-голубая вата, как сегодня. В самом низу видны следы нескольких лодок, которые направились в море, чтобы поднять верши. Дорога местами становится опасной, потому что меловой край тропинки грозит вот-вот обрушиться. В недоступных горных карнизах гнездятся чайки, высокомерно глядящие из гнезд. Ста метрами ниже тянется большая каменистая плита, которую видно при отливе.