Книга Слой Ноль - Евгений Прошкин

– Водка уже кипит!

– Ага… Ну, значит, чтоб не кипела, – сказал он, опрокидывая в себя рюмку.

– Чтоб всегда была холодненькая! – радостно отозвались мужики и, едва выпив, разлили по новой.

– Я следующую пропущу, – предупредил Мухин.

– Как это? Ты чего?!

– Да что-то голова сегодня…

– Витюш?.. – с тревогой молвила жена. – Опять, да?

– Что «опять»?

– Ну, помутнение. Как вчера, да?

– А что вчера?

Он сосредоточился и сфокусировал взгляд на супруге. Примерно такой он ее и представлял: крашеная блондинка весьма средней внешности, вся в мелких родинках. Рассмотреть ее подробней в сумерках было трудно, но это и не требовалось – он уже вспомнил.

– Витя! Не отрывайся от коллектива!

– Не обращайте внимания. Так что вчера?.. – спросил он у жены.

– Мама по телефону сказала, ты в шесть вечера выехал, а сюда приехал только утром. Где целую ночь пропадал – неизвестно, я тут вся извелась… Погоди!.. Я ведь тебе это уже рассказывала! Опять, да?!

Последнюю фразу Настя произнесла чуть не криком, и за столом напряженно затихли. Магнитофон на траве еле слышно пролепетал: «…об это каменное сердце суки подколодной…»

Мухин почувствовал, что резко трезвеет.

Зоолог… Он снова был зоологом. Или ботаником, как выразился Константин… Не важно. Петр, этот бритоголовый в черных штанах, пальнул в него из «Стечкина» – где-то в самом центре, на полпути от Кремля к Христу Спасителю. И сейчас он мертв… И он должен лежать в узком холодильнике, на поддоне из нержавейки.

– Что с тобой, Витюш? – спросила жена.

– Все нормально.

– Тебе снилось, что тебя убили, но это же хорошо. Я в календаре прочитала…

– Откуда ты знаешь?

– Ты сам говорил… Витюш, пойдем спать, а? Второй час уже. Господа, мы отваливаем, – объявила она.

– Да посидите еще! Что вы, в самом деле? Это просто свинство! – загомонили сотрапезники.

– Все, все, до завтра. Пока, ребята! Мы пойдем.

Настя попыталась приподнять Виктора с раскладной табуретки, но он прекрасно справился сам. Какой-то хмель в нем еще оставался, однако передвигаться это не мешало. Мухин уверенно вышел на дорогу и направился к своему участку. Жена, слегка покачиваясь, шла позади.

– Ну как, оклемался? – Она догнала его у калитки и преградила путь. – Это воздух. Кислород. Он на мозг влияет. И еще кой на что…

Супруга потянулась сразу двумя руками: левой – к шее, правой – куда-то вниз. Виктору стало тошно, но отталкивать жену он постеснялся.

– Нет… не влияет, – сказала она.

Он заметил, что брюки на нем уже расстегнуты, и, мягко отстранив ее ладонь, вошел в дом.

– Как ты не романтичен, – усмехнулась Настя.

– Паршиво мне… – бросил Мухин.

– То тебе нормально, то тебе паршиво!.. Я начинаю догадываться, где ты мотался и что у тебя там за провалы в памяти…

– Дура. Я бы это сделал умнее.

– Ну все, все, не будем ссориться.

Жена сдернула с кровати покрывало – у нее это получилось как-то торжественно – и взялась за полы сарафана.

– Или в баню?.. – спросила она.

– Что «в баню»? – обозлился Мухин. – Она же не достроена!

– Эх, проза жизни… Надо быть более изобретательным, Витюша. А то я даже и приревновать-то не могу. Кому ты нужен, чурбан? Ну все, все… Слушай, тебе бы к врачу показаться. Да нет, не к этому, а который память проверяет. Есть такой врач? Вот. Надо выяснить и показаться… Ой, у меня же для тебя сюрприз!

Супруга, скинув шлепанцы, выбежала из комнаты. Виктор сунул руки в карманы и неуютно, как на вокзале, присел на кровать. Напротив темнел дээспэшными дверцами привезенный из Москвы шкаф. Стена за ним была не обшита – этого Мухин не видел, но он это знал. Когда покупали вагонку, просчитались на четверть куба, и в двух комнатах пришлось оставить по дыре. Потом купили еще, но рабочие уже уехали, а Мухин в строительстве был не силен. В итоге доски до сих пор гнили за сараем. В этой комнате рубероид закрыли шкафом, в другой – прицепили старый ковер. Настя все подбивала Виктора его снять, положить на пол и, как она выражалась, «покататься». Мухину всегда было лень. Без ковра обходились…

В форточке висел огрызок луны, застилавший комнату бледными сумерками. Виктор продолжал держать руки в карманах, словно боялся обо что-то испачкаться, и все не мог сообразить, каким образом он здесь оказался. Он хотел убраться из этого слоя немедленно, и убрался бы – если б только знал, как. Кроме единственного варианта – уничтожить тело, ничего здравого на ум не приходило, и от этой бессмысленности Мухин раздражался все больше.

– Покатаемся? – неожиданно сказали сзади, и он вздрогнул.

Жена включила свет, и он вздрогнул еще раз.

– Ну что же ты? Посмотрел бы хоть…

Мухин обернулся. Настя стояла в голубенькой ночной рубашке. Прямо над ней вокруг голой лампочки крутилась какая-то летучая мелочь; среди этого роя выделялся чудовищно крупный мотылек с красными разводами на крыльях.

– Ты, как всегда, невнимателен…

Виктор снова посмотрел на супругу. Сквозь тонкую ткань внизу живота просвечивали ровные, как меха на баяне, складки. Под самой нижней, вероятно, оно и находилось – «лоно страсти».

– У меня новый пеньюар! – возмущенно сказала Настя. – Эх, ты, чурбан…

– Ага… – брякнул Мухин. – Я сейчас приду.

– Ты куда?!

– Покурю.

– Здесь кури, ты чего?..

– На воздухе, чтоб с кислородом… – замямлил он, протискиваясь к двери.

– Только не долго, – наказала супруга.

– Конечно…

Похлопав по бушлату на крючке, Мухин разыскал пачку «Винстона» и вышел на крыльцо. Его удивляло даже не то, что с этой секс-бомбой он «катался» уже пять лет. Всякое в жизни бывает… До свадьбы он ее целый год окучивал! Как говорила сама половина – «завоевывал», хотя это она должна была его завоевывать, а Виктор еще подумал бы, стоит ли он такого большого счастья. Получается, стоит…

Он спустился по трем скрипучим ступенькам и, давя какую-то ботву, пошел к качелям. Найдя на ощупь скамейку, Мухин сунул в рот сигарету и выругался – ни спичек, ни зажигалки он не взял.

Возле уха что-то щелкнуло, и в темноте вспыхнул красный огонек – кроме него Виктор ничего не видел.

– Спасибо, – сказал он, прикуривая и невольно ожидая удара.

Это вряд ли были соседи, – судя по возгласам, они еще пировали, а кто-то другой ночью по чужому участку шляться не станет. Кроме воров, разумеется.