Книга Тайный меридиан - Артуро Перес-Реверте

Он взял циркулем расстояние от мыса Палое до ближайшей параллели и поднес циркуль к вертикальной масштабной линейке с левой стороны карты, чтобы получить расстояние в милях. Она пристально следила за ним, ее рука неподвижно лежала на столе, совсем рядом с его рукой. Светлые гладкие волосы снова закрыли ей лицо и касались подбородка.

– Давай посчитаем точно… – Кой записывал цифры в тетради карандашом. – Так… 37°35' у Уррутии дают нам… Да, точно: 37°38' широты. На самом деле это 37°37' и тридцать – сорок секунд. На современной карте секунды – это десятые доли минуты, так что мы имеем 37°37, 5'. Это означает погрешность в две с половиной мили здесь, у мыса Палое. А у мыса Тиньосо она может составлять всего милю. Эта погрешность весьма существенна, если речь идет о затонувшем корабле. Он может лежать у берега, на глубине двадцать – тридцать метров, где до него легко добраться, а может и далеко, там, где глубины увеличиваются, доходя до ста, двухсот и более метров, а там к нему не только не подобраться – даже определить его местоположение и то не получится.

Он умолк, глядя на нее. По-прежнему наклонив голову, она рассматривала значения глубин, отмеченных на карте. Кою было абсолютно ясно, что Танжер все это прекрасно известно. Наверное, ей всего лишь необходимо, чтобы кто-нибудь другой еще раз подтвердил ее правоту, подумал он. Наверное, она хочет, чтобы ей сказали – это возможно.

Остается прежний вопрос – почему я?

– А ты сможешь спуститься на пятьдесят метров? – спросила она.

– Думаю, да. Я спускался даже немного больше.

Но тогда мне было на двадцать лет меньше, чем сейчас. И загвоздка в том, что на такой глубине долго не выдержишь, по крайней мере с обычным аквалангом… А ты ныряешь с аквалангом?

– Нет. Боюсь до ужаса. И все-таки…

Кой продолжал соображать. Моряк. Плавает с аквалангом. Знает парусное мореходство. Яснее ясного, сказал он себе, что он тут не потому, что ей так уж нравится разговаривать с ним. Не строй себе иллюзий, парень. Ей твои красивые глаза ни к чему. Даже если предположить, что они хоть когда-то были красивыми.

– Как глубоко, по-твоему, ты можешь спуститься?

– Ты позволишь мне спуститься одному? Не будешь следить за мной?

– Я тебе доверяю.

– Вот это меня и удивляет. Что ты мне так доверяешь.

Когда она говорила «я тебе доверяю», она наконец повернулась к нему. Чертовка, подумал Кой.

Можно подумать, она ночи не спит, обдумывает каждый жест. Он заметил серебряную цепочку, убегавшую за вырез белой майки, к тем выпуклостям, которые угадывались под расстегнутой мужской рубашкой. Ему стоило некоторых усилий подавить в себе желание вытащить цепочку и посмотреть, что на ней висит.

– Без специального оборудования профессиональный водолаз довольно спокойно спускается на восемьдесят метров, – объяснил он. – И это большая глубина. Кроме того, если не только спускаешься, но и работаешь под водой, то устаешь и, значит, потребляешь больше воздуха, следовательно, дело усложняется… Нужны смеси и подробные таблицы декомпрессии – Глубина там небольшая. По крайней мере, я так думаю.

– Ты делала вычисления?

– В меру своих возможностей.

– Потому-то ты так уверена.

Кой улыбнулся. Эта была всего лишь полуулыбка, но ей, по-видимому, это не понравилось.

– Если бы я была совсем уверена, ты не был бы мне нужен.

Он откинулся на спинку стула. Зас в ответ на его движение поднялся и раза два ласково лизнул ему руку.

– В таком случае, – решил он, – спуститься, может быть, и удастся. Хотя определить местонахождение – штука сложная, даже с современными картами и глобальной системой определения координат, GPS. Найти судно или то, что от него осталось, непросто. И еще труднее, если прошло два с половиной века… Тут играет роль характер морского дна и многое другое. Дерево должно бы сгнить к чертям собачьим, или обломки затянуло грязью. А еще течения, плохая видимость.

Танжер некоторое время назад взяла пачку сигарет, но только вертела ее в пальцах. И смотрела на «Моряка» в бескозырке с надписью «Герой».

– У тебя большой опыт водолаза?

– Да есть немного. Я прошел водолазные курсы Военно-морского флота, два лета чистил корпуса судов проволочной щеткой, не видя ничего дальше собственного носа. На каникулах вместе с Педро Пилото поднимал со дна римские амфоры.

– Кто это – Педро Пилото?

– Хозяин «Карпанты». Друг.

– Сейчас это запрещено.

– Что? Иметь друзей?

– Поднимать со дна римские амфоры.

Она отложила пачку и смотрела на Коя. Ему показалась, что он заметил в ее глазах искру особого интереса.

– Тогда тоже было запрещено, – возразил он. – Но незаконность придавала нашим подвигам азарт.

Да потом ни один жандарм не будет обыскивать тебя после каждого погружения в том порту, где тебя каждая собака знает. Ты говоришь «привет», он говорит «привет», ты улыбаешься, и полный порядок.

В то время морское дно возле Картахены было просто усеяно археологическими редкостями. Мне больше всего нравились горлышки от амфор – они очень красивые – и кувшины… Песок с них я счищал ракеткой для пинг-понга. И нашел их немало, несколько дюжин, наверное.

– И что ты с ними делал?

– Раздаривал своим девушкам.

Это было не так, точнее, не совсем так. Протащив всю эту археологию под носом у портовых охранников, Кой с Пилото распродавали ее туристам и антикварам, а выручку делили пополам. А про девушек Танжер даже не поинтересовалась, много их было или мало. На самом деле из тех времен Кой с особым удовольствием вспоминал одну, ее звали Эва, она была дочерью американского инженера с нефтеочистительного завода на острове Эскомбрерас. Здоровая девушка, светловолосая, загорелая, с крепкой спиной виндсерфистки и красивыми бедрами; с Эвой он проводил то лето, когда уже поступил в мореходное училище. Она хохотала от любого пустяка, была покорна и нежна, когда на красных закатах они, облепленные песком и солью, занимались любовью в укромных, окруженных черными скалами бухтах, где волны лизали им ноги. Довольно долго Кой хранил в пальцах и губах ощущение ее тела, помнил запах соли и йода, морской воды, высыхающей на ее горячей коже. Хранил он некоторое время и фотографию: она стоит на берегу моря, в одних трусиках, с мокрыми волосами и пьет, откинув голову назад, вино из бурдюка, оно красной струйкой, как кровь, стекает между ее маленькими, вызывающе молодыми грудями. В голове у этой настоящей американки, чья историческая память не могла охватить более двух-трех веков, никак не укладывалось, что кусок обожженной глины с ручками, подаренный ей Коем – изящное горлышко амфоры для масла, датируемое первым веком, – два тысячелетия пролежал на дне моря, у самого берега которого они столько раз любили друг друга тем летом.