Книга Тайны серебряного века - Анатолий Терещенко

В Севастополь 15 ноября вошли части 51-й стрелковой дивизии под командованием В. К. Блюхера и 1-й Конной армии С. М. Буденного.

Крымревком 17 ноября 1920 года издал приказ № 4, согласно которому все офицеры, солдаты, чиновники деникинской Добровольческой армии и врангелевской Крымской армии должны в трехдневный срок зарегистрироваться. Не явившиеся или не зарегистрировавшиеся в установленный срок будут считаться шпионами, подлежащими немедленному расстрелу.

И ручейки доверчивых людей потекли на пункты регистрации. Образовывались многотысячные очереди. Несчастных с документами, удостоверяющими личность, заставляли писать автобиографии, затем одних тут же арестовывали, а других отпускали, как оказалось, на время. Надо же было распорядиться судьбами 300 тысяч человек по-хозяйски! Одних этапами погнали на лесоповал в сибирскую тайгу, что было равносильно гибели. Толпы обреченных на мучительную смерть шли раздетые и голодные…

Остальных, более 100 тысяч, служивших у Врангеля и Деникина, ночами расстреливали в крымских городах и поселках. Для усиления борьбы с контрреволюцией из Москвы на должность председателя Крымской ЧК прибывает С. Ф. Реденс. Комендантом и начальником отряда ВЧК по борьбе с бандитизмом в Крыму назначается И. Д. Папанин — будущий видный полярник. В основном под расстрелы шли горожане. Сельские жители составляли лишь 10 % от общего числа арестованных.

По данным советской историографии, за 1920–1921 годы было расстреляно: в Симферополе — 20 тысяч человек, в Севастополе — около 12, в Феодосии — около 8, в Керчи — более 7, в Ялте — до 5 тысяч.

Всего погибло более 50 тысяч человек. Улицы города морской русской славы − Севастополя — были буквально увешаны казненными. Качающиеся и вращающиеся то в одну сторону, то в другую под порывами ветра трупы походили на подвешенные волчки. Вздергивали людей на фонарях, деревьях, столбах и даже на памятниках. Офицеров обязательно вешали в форме и при погонах. С невоенных снимали одежду, и они болтались на веревках и проводах совершенно нагими.

Получалось − брат брату головой в уплату, суд прямой, да судья кривой. Вершилось Шемякино судилище.

В Севастополе войска Блюхера казнили около 500 портовых рабочих за то, что они оказывали помощь в погрузке на корабли врангелевским войскам. Многих вывозили за город на так называемую дачу Максимова. Могилы рыли в каменистом грунте себе обреченные на казнь. И там, под покровом ночи, косили их из пулеметов у каменной стены, а затем сбрасывали в ямы.

Кроме усадьбы севастопольского градоначальника, расстрелы проходили на Английском, Французском и Городском кладбищах, а также в Херсонесе.

* * *

Будучи в Форосе несколько лет назад, автору этих строк удалось познакомиться с некоторыми материалами о красном терроре в Крыму. По описанию местных свидетелей, там указывалось, что людей не только расстреливали и вешали, но и топили. Это началось после слов, сказанных Розалией Самойловной Землячкой, мол, «жалко на них тратить патроны, топить их в море». Поэтому привязывали камни к ногам своих жертв и бросали за борт. «Приговоренных стали связывать группами, — как писал по этому поводу Д. В. Соколов, — наносить им револьверными выстрелами и ударами сабель тяжкие раны, затем полуживыми сбрасывать в море. В течение нескольких лет на дне севастопольских бухт можно было видеть целые толпы утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрепаны. По свидетельству водолаза, спустившегося на свой страх и риск под воду одной из таких бухт, «среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами подымал руки, как будто произносил ужасную речь».

В хорошую солнечную погоду, когда над морем устанавливался штиль, некоторые толпы утопленников можно было разглядеть и с берега.

Красный террор, устроенный Бела Куном, поверг в шок некоторых высокопоставленных большевиков в Крыму. Они стали писать в Москву. Возмутился после этого даже сам Дзержинский, заявив, что «…мы никак не могли подумать, что они так используют эти полномочия».

Большевистское руководство вынуждено было срочно отозвать Бела Куна и Розалию Залкинд из Крыма. Она умрет в 1947 году, а вот венгерскому еврею повезет значительно меньше — в 1939 году его, как троцкиста, приговорят к ВМН и расстреляют.

* * *

Первые месяцы родной брат моего деда Петра по отцовской линии Павел жил вместе со своим новым другом, поручиком Николаем Демьяненко, в каюте на линейном корабле «Георгий Победоносец». Часто они вспоминали о своей родине, селах, хатах (оба были земляками — малороссами, как тогда величали украинцев). Однажды к ним в каюту зашли несколько моряков, рассказавших историю гибели миноносца «Живой».

− Забрало море несчастных не случайно, − многозначно заметил один из морских офицеров. − Я тоже когда-то служил на нем. Знаю многое из его истории. Там же, на эсминце, остался мой друг, лейтенант Женя Нифонтов. Погиб, наверное, царство ему небесное.

− Как — не случайно? — поинтересовался Павел.

− «Живой», как известно, шел без паров — до этого дизельная машина застучала. Его взял на буксир «Херсонес», дошедший до Константинополя. Управлялся же он практически командой «Живого», так как основной экипаж буксира забастовал и остался в Керчи. Пришлось почти всему экипажу миноносца во главе с командиром — капитаном 2-го ранга Павлом Эмеретли перейти на «Херсонес». Они и повели в море мертвый миноносец. Но шторм спутал все карты…

− Я слышал, что канат разорвался, и они из-за высокой волны не могли приблизиться к миноносцу, которого бушующее море и сильный ветер стремительно относили в сторону, — вставил Николай.

− От кого вы слышали? — спросил один из моряков.

− Об этом мне говорил сам Павел Эмеретли.

— Ну, тогда это из первых уст. Я снимаю шляпу, как говорится. А ну-ка, расскажите, что еще говорил капитан 2-го ранга, − настойчиво домогался говорливый гость.

− Он поведал один эпизод из истории корабля. В начале февраля 1916 года при подходе отряда кораблей ЧФ к болгарским берегам миноносцы «Живой» и «Лейтенант Пущин» были посланы в разведку. Последний наскочил на мину. Мощным взрывом его разорвало на две части, и он затонул в одно мгновение. С «Живого» для спасения людей спустили шлюпку. Но капитан корабля якобы заметил перископ вражеской подводной лодки и по непонятным причинам не только побоялся ее атаковать, но и на полном ходу ушел с места гибели «Лейтенанта Пущина». Нескольким офицерам и матросам удалось спастись, добравшись на шлюпке до болгарского берега. Их взяли в плен, − живо рассказывал поручик.

− Так это же мистика! Получается, гибель «Живого» есть кара за нарушение одной из воинских заповедей: «Сам погибай, а товарища выручай»! − воскликнул матрос. — Так и в мирной жизни бывает — судьба мстит…

Время шло.

Сухопутчикам Николаю и Павлу надоело жить в кубрике. И вот несколько офицеров уговорили их переехать во Францию.