Книга Если копнуть поглубже - Тимоти Финдли

— Господи боже мой! Что со мной случилось?

Джейн села.

Прошло несколько мгновений. Доктор Фабиан встал, вышел на кухню и вернулся с двумя стаканами и бутылкой вина.

— Вот и славно, — просто сказал он. — Вам нужно было выговориться. Первый шаг сделан. Я знаю, что вы заняты. Но после того как закончите работу над окнами, нам надо провести еще один сеанс. Я попрошу Беллу вам позвонить.

Беллой звали «мисс дознавательницу», которая и теперь, как подозревала Джейн, по своему обыкновению, скорее всего, подслушивала за дверью.

— А сейчас, — продолжал доктор Фабиан, — я хочу, чтобы вы ясно поняли одну вещь. Вы не сошли с ума. Вы просто-напросто вернулись к естественным желаниям после долгих лет добровольной ссылки. Добро пожаловать домой. Салют!

И они выпили.

5

Суббота, 11 июля 1998 г.

Бутафорский отдел располагался в задней части Фестивального театра. Из многочисленных окон открывалась широкая панорама реки. Тот, кто выходил покурить, оказывался на вершине довольно крутого спуска с высоты примерно футов в восемь (выросшая в Штатах Джейн так и не привыкла к канадской метрической системе).

Каждый сотрудник отдела располагал собственным рабочим пространством — широким столом и полками под окном: вроде бы все вместе, но каждый сам по себе. Можно не обращать внимания на коллег, а если захочется — поболтать. В помещении постоянно играл проигрыватель — что-нибудь ненавязчивое, без воплей и грохота. Все двадцать с чем-то человек приносили свои любимые диски: кто-то классические, кто-то нет. Вклад Джейн составляли восемь СД с лучшими гитарными композициями Андреса Сеговия, который умер больше десяти лет назад, но до сих пор почти ежедневно продолжал им играть. А в дни утренников при желании можно было послушать трансляцию со сцены.

У Оливера Рамси были детские глаза и такие руки и улыбка, что могли разбить любое сердце. И его постоянно приходилось переспрашивать, настолько тихо он говорил.

Тем не менее он был педантичным и требовательным работником и ничего не упускал. Получив задание и проконсультировавшись с режиссерами и дизайнерами, он поручал изготовление каждой детали или набора деталей реквизита кому-нибудь из своей команды. Оливер не терпел не только слова «босс», но и слова «персонал». Звучит так, будто вы свора конторских чиновников, говорил он. Слово «команда» подходило больше — ведь бутафорский отдел напоминал отлично управляемый корабль, который вышел в исследовательское плавание к неизведанным берегам: реквизит — словно собранные образцы заморской экзотики. В конце каждого рабочего дня зимой и весной все члены команды должны были демонстрировать свои «находки». Канделябр семнадцатого века, жаровни и фонари шестнадцатого, алтари пятнадцатого и гобелены двенадцатого — вот несколько примеров того, что требовалось в текущем сезоне, не говоря о тривиальном оружии, ломающихся стульях, обеденной утвари, «оловянных» блюдах и печально знаменитой «бочке мальвазии», в которой утопили герцога Кларенса[20]. Плюс отделенная от тела голова некоего «политического противника», которая вызывала рвотный позыв, если на нее смотреть дольше трех секунд. Эту голову произвела на свет Мери Джейн Рэлстон, и с тех пор коллеги гадали, кто послужил ей моделью. Пока что не удавалось найти связи ни с кем из ныне живущих.

Последним заданием Джейн стал витражный триптих для постановки Роберта «Ричард III». Премьера должна была состояться 7 августа, то есть меньше чем через месяц. Джейн давным-давно сделала наброски и предварительные зарисовки и показала их художнику Саре Монктон, руководившей также разработкой костюмов для «Много шума…», для которой Джейн сделала набор разрисованных вееров.

Роберт просил, чтобы оконный триптих напоминал об историческом прошлом Англии и изображал убиение дракона святым Георгием. Этот сюжет занимал центральное окно, а по обе стороны должны были располагаться крупные планы дракона и святого до роковой встречи.

Джейн с огромным удовольствием занялась исследовательской работой — заказала массу дорогостоящей литературы, которой впоследствии суждено осесть в театральной библиотеке. Изрисовала пять альбомов набросками, сделала множество записей и расчетов и сопроводила их цветовыми схемами, фотографиями, репродукциями и другими справочными материалами. И только потом взялась за триптих.

Как раз сегодня она намеревалась завершить лик — кто осмелится назвать его лицом — святого Георгия — во всей славе и романтическом ореоле. Джейн шла к этому моменту долго и упорно: заполнила пол-альбома эскизами, но ни один ей не нравился.

Она приехала без пятнадцати два, положила папку на стол, достала альбом и отправилась на воздух с сигаретой, пепельницей и деревянным стулом. Позади нее из окон доносилась музыка — то был диск Мери Джейн Рэлстон с мелодиями из «Отверженных».

Она закурила, открыла альбом и стала листать страницы.

Нет — нет — нет…

Может быть — может быть — может быть…

Нет.

Ничего даже приблизительно подходящего.

Джейн долистала до чистой страницы и нерешительно взялась за карандаш.

Внизу на склоне кто-то спустил с поводка собак и бросал им мяч.

Трава. Собаки. Мяч.

Мяч. Мячик. Мальчик.

Телефон.

Две минуты спустя Джейн уже вовсю рисовала — и ни разу не остановилась, чтобы оценить то, что получалось.

Закончив, она посмотрела на лист, закрыла глаза и тихо расплакалась.

Боже мой! Боже мой!

Это был он. Мужчина-ангел. В половине второго, когда Джейн уехала в театр, Мерси вымыла посуду, приготовила лимонад, переобулась и повела Уилла и Редьярда на прогулку.

Чтобы попасть в парк, надо было идти на восток, повернуть на Сент-Винсент-стрит и двигаться дальше на север. Улица выводила на западную окраину парка, где вплоть до самой реки раскинулась внушительных размеров игровая площадка. Мерси, Уилл и Редьярд редко задерживались в этом месте, разве что Редьярд учует белку — тогда они дожидались его. Пока он еще ни одну не поймал. Пока, думала Мерси. Слава богу.

Мерси всегда клала в сумку пакет с «птичьим хлебом», как она его называла — кубики черствого хлеба для уток, лебедей и гусей и к нему покупной птичий корм: кукурузу, семечки подсолнечника и зерно. Все это они разбрасывали там, где останавливались.

Когда игровая площадка оставалась за спиной, надо было перелезть через невысокий барьер, и они оказывались в настоящем парке — с дорожками, деревьями и скамейками. На полпути стоял металлический павильон, или «беседка», как окрестила его Мерси. Нечто вроде бельведера, но без крыши и весьма свободной композиции.

После того как Уилл прочел «Лесси, домой!», Мерси сходила в «Фанфару» и купила «Остров сокровищ». Она знала, как мальчик любит читать. Он был настолько увлечен своими книгами, что Мерси порой сомневалась: полезно ли это для здоровья. Уилл не поддавался соблазну поиграть в теннис или бадминтон на заднем дворе. Правда, он катался на роликах с другими мальчишками с улицы — ближе к вечеру или, если получалось, после ужина. Но у него было мало закадычных друзей, и, судя по всему, он не скучал, если они где-нибудь играли без него. Зимой он встречался с Гарри Ламбермонтом и Малли (полное имя Малкольм) Роузкуистом. По субботам они катались на коньках и иногда ходили в кино. Но мальчугану шел всего восьмой год — рановато для абсолютной свободы. И хотя ни Джейн, ни Мерси не хотели докучать ему своей назойливой опекой, обе держали ухо востро и внимательно следили за тем, куда он ходил и что делал без них.