Книга Каждый умирает в своем отсеке - Виктор Евгеньевич Рябинин

После его быстрого ухода Андрей с интересом принялся разглядывать награду. В алой коробочке на красной муаровой ленте с белыми полосками по краям лежал серебряный крест с рельефными лучами и закругленными концами. Это и был орден Мужества, который по статуту вручался за самоотверженность, мужество и отвагу, проявленные при спасении людей, охране общественного порядка, в борьбе с преступностью, во время стихийных бедствий, пожаров, катастроф и других чрезвычайных обстоятельств, а также за смелые и решительные действия, совершенные при исполнении воинского, гражданского или служебного долга в условиях, сопряженных с риском для жизни.

Через несколько минут в палату заскочила взволнованная Леночка.

– Андрюша, милый, поздравляю! Я так горжусь тобой!

Чмокнув его нежно в щеку, молодая женщина многозначительно стиснула мужскую руку, словно собиралась сказать, что любит его.

Больше в течение дня поздравлений не последовало. Только врач Черкесов вечером пригласил Андрея к себе в кабинет, достал из сейфа початую бутылку и, налив водки ему и себе, потребовал, чтобы тот опустил в стакан свой серебряный крест.

– Ну, поздравляю, чтоб он у тебя был не последним. Давай за это и выпьем. По мере того как бутылка пустела, Черкесов становился все более словоохотливым и даже рассказал свой излюбленный медицинский анекдот.

– Лежит больной на операционном столе. Глядь, заходит анестезиолог, который лыка не вяжет, пьяный вдрабадан! Спотыкается, падает на больного, громко икает. Больной испугался и спрашивает: «Доктор, вы же пьяны, как вы будете анестезию перед операцией мне вводить?»

А тот отвечает: «Это я-то пьяный? Ты еще хирургов не видел, которые тебя резать будут!»

Черкесов расплылся в довольной улыбке, демонстрируя для пущей наглядности рукой, как хирурги будут кромсать тело бедного пациента. Эта небольшая клоунада продолжалась около минуты и должна была отвлечь Андрея от черных мыслей. Затем, немного помедлив, Черкесов уже серьезно объявил:

– Завтра тебя выпишут. Мужик ты, вижу, мировой. Если когда-нибудь пригожусь, то зови. Жизнь, понимаешь, штука такая сложная! Одному никак нельзя существовать. Вот, к примеру, возьмем меня. Сложные операции я делать умею, а своего отца спасти не смог. Он у меня в автокатастрофе погиб. Врач был – от Бога, тоже нейрохирург. Мы тогда вместе с ним разбились. Лежу я, значит, на дороге в полном сознании: челюсть свернута – говорить не могу, руки и нога – сплошные переломы. Смотрю, приехала карета скорой помощи и врачи пытаются моего батю спасти. Вижу, делают все неправильно, отец долго не протянет с такой реанимацией, а ничего поделать не могу. Ни встать, ни крикнуть, ни руку протянуть не получается. Так и наблюдал, как батяня на тот свет уходит. Только и мог, что от обреченности плакать. Скажу, не хвастаясь, если б руки у меня тогда были не переломаны, я бы отца спас. Как пить дать, спас! Поэтому, Андрюха, порядочным людям надо один другого держаться. А то всякая шваль будет нам жизнь отравлять. В жизни радость и беда, правда и кривда, справедливость и ложь рядом ходят. Вот ты, к примеру, на своей лодке подвиг совершил, а тебя следователи домогаются, выпытывают: какие такие побудительные мотивы тобою в тот момент двигали? Обидно! А тот, кто смалодушничал, кто струсил или, более того, сам к этой аварии руку и приложил, не исключено, числится героем…

…Военврач Черкесов как в воду глядел. Так совпало, что в это же самое время на юге огромной страны гулял хутор Верхнедонской, торжественно и пышно отмечая аналогичную награду – орден Мужества геройски погибшего земляка Василия Веретенко.

Еще днем в торжественной обстановке на митинге, в присутствии многочисленных телевизионщиков и корреспондентов, понаехавших по этому поводу из города, военком областного военного комиссариата генерал-майор Гнатюк вручил Федору Денисовичу и Марии Григорьевне Веретенко орден геройски погибшего сына. Траурное и неординарное для Верхнедонского событие к концу дня превратилось в шумное застолье в местном Дворце культуры, где каждый норовил высказать несколько слов и рассказать, каким замечательным парнем был их Василий. Теперь уже никто не помнил, что Васька до службы слыл драчуном и выпивохой, регулярно портившим хуторских девок и воровавшим у соседей кроликов. Ветераны войны, гордо бряцая медалями, заявляли, что с Василием можно было пойти в разведку, а молодежь непременно должна брать пример с их знаменитого земляка. Старенькая учительница расчувствовалась и вспомнила о том, как в третьем классе Василий смастерил своими руками скворечник. Валька Донцова и Танька Евстратова пьяными голосами, постоянно всхлипывая, наперебой рассказывали, как терпеливо и верно они ждали возвращения Василия после службы на флоте. Все дружно кивали в знак согласия головами, хотя весь хутор знал: Валька считалась первой б… в округе, а Танька непонятно от кого была на третьем месяце беременности. Звучало много помпезных тостов, а глава хуторского совета объявил, что со следующего учебного года школе, где учился Василий, присвоят его светлое имя, в парке установят бюст героя, а к хате прикрепят памятную доску. Собравшиеся пришли в восторг от этой новости, и уже звучали предложения переименовать сам хутор Верхнедонской в Веретеновский.

И никому было неведомо, что именно по вине «героя» на атомоходе и возник пожар, вследствие которого заживо сгорели девять безвинных молодых парней…

13

«Наплевать… и розами засыпать!»

…Выписавшись из госпиталя и прибыв в родную дивизию, Андрей все еще надеялся, что вот сейчас он увидит друзей и сослуживцев и, быть может, на душе станет немного легче. Однако по возвращении он узнал, что его лодка находится в заводском ремонте под Архангельском, и теперь он оказался, как шутят на флоте, еще и «безлошадным». Списанного из плавсостава офицера решили тут же назначить на новую, но уже береговую должность, и для этого вызвали в управление кадров.

Предложений было немало, но Андрею не хотелось оставаться служить на берегу в гарнизоне подводников, где ежедневно пришлось бы видеть покрытые специальной резиной стальные корпуса подводных красавцев. Он попросил офицера, беседовавшего с ним, направить его во Флотоморск.

– Так, а что у нас тут имеется, – принялся просматривать свои записи доброжелательный кадровик. – Или очень высоко, или низковато для тебя. Вот! Есть вакансия корреспондента флотской газеты. Главный редактор давно просит, чтобы подобрали опытного моряка, а то молодые журналисты в специфике флотского дела мало разбираются. Пойдешь в редакцию?

Андрею, по большому счету, было безразлично, где теперь протирать штаны, и он согласился. Флот в эту минуту потерял перспективного подводника и приобрел начинающего журналиста.

Редакция флотской газеты встретила нового сотрудника безразлично. Сказывался привычный стереотип старых назначений. За последние год-два сюда по команде сверху для получения очередных званий прислали добрых два десятка человек, которые в журналистском деле были полные профаны. Покрутившись для приличия в стенах редакции месяца три, эти офицеры получали очередные звездочки и убывали на прежние непыльные, но не соответствующие их представлениям о быстроте служебного роста должности. Кому было некуда податься, пробовали браться за перо. Тут и выяснялось, что внешне простая и спокойная работа под силу далеко не каждому.