Книга Яблоко Купидона - Ольга Крючкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиза рассмеялась в ответ и тут же начала открывать по очереди ящики комода, затем распахнула стенной гардероб и учинила в нём бесцеремонный обыск.
Соня спокойно наблюдала на этой картиной, зная, что противной Лизке ничего не известно о потаённом ящичке, где хранилась заветная шкатулка.
Неожиданно дверь распахнулась, вошла Марфуша. Увидев беспорядок, учинённый Лизой, она всплеснула руками:
– Барышни! Что ж вы так неаккуратно?! Или потеряли чего?
– Да, Марфуша! Лиза ищет в моей комнате то, что ей не принадлежит, – пояснила Соня.
Марфуша ещё более удивилась, но догадалась о цели визита старшей сестры.
– Елизавета Николаевна! Не пристало вам взрослой барышне обижать младшую сестру!
Лиза встрепенулась и, уставив руки в боки, словно мещанка или купчиха, возмутилась.
– А ты, Марфушка, вообще – помолчи! Взяла себе волю!
В этот момент в коридоре послышался голос Агриппины Леонидовны, маменьки несносных барышень. Соня с довольным видом воззрилась на сестру:
– Маменьке теперь ответишь за весь этот беспорядок. Только придумай что-нибудь посерьёзней…
Лиза взвилась:
– Вы! Вы все против меня!
И, хлопнув дверью, удалилась с гордо поднятой головой. Соня и Марфуша многозначительно переглянулись: зная о дурном и мстительном характере Елизаветы Николаевны, они были готовы к любым неожиданным поворотам судьбы.
1844 год, Москва
Софье Николаевне Бироевой исполнилось шестнадцать лет, что теперь позволяло ей носить длинные платья, закрывающие щиколотки ног, с глубокими, но в меру приличными вырезами, а также посещать балы и различного рода московские увеселения, которых в нынешнем году намечалось с избытком.
За окном трещал нещадный январский мороз, но в доме статского советника Бироева было тепло и уютно. Одно лишь обстоятельство нарушало всеобщий покой: намечался бал у графини Преображенской, и посему Соня и Елизавета, которая считалась давно навыдане, готовились к выходу в свет.
Графиня Преображенская, женщина современных и достаточно раскованных взглядов, почти не покидала своего роскошного подмосковного имения, предаваясь после смерти мужа различным увеселениям. Одно из них, ежегодные январские балы, где собиралась вся молодёжь из известных московских семейств, было особенно примечательным.
Графиня прожила бурную и интересную жизнь, недавно ей минуло пятьдесят лет, но она по-прежнему отлично держалась в седле и не пренебрегала вниманием мужчин, порой по возрасту моложе на десять лет. Словом, она наслаждалась жизнью, и не собиралась отказывать себе в её прелестях, пусть даже пикантных.
На ежегодном Январском балу собирались все сливки московского общества, а также их дети, достигшие того возраста, когда уже положено подумать о создании семьи. Николай Дмитриевич Бироев, как человек весьма осторожный, не привыкший по долгу службы рубить с горяча, удивился, когда в начале года, прямо после Рождества, получил приглашение на бал за подписью самой графини.
Приглашение было прекрасно оформлено, в нём также указывалось, что статскому советнику надлежит явиться на бал, если он, конечно, того пожелает, со своими очаровательными дочерьми: Елизаветой Николаевной и Софьей Николаевной.
Это приглашение заинтриговало Бироева: он лично не знался с графиней Преображенской, но слышал о её январских балах вот уже несколько лет. И вот он отправился по своим московским знакомым, прихватив, разумеется, с собой приглашение графини.
Результаты его поездок превзошли все мыслимые и немыслимые ожидания: он услышал о балах Преображенской только хорошие отзывы, причём, как выяснилось, многие из его знакомых нашли там выгодные партии для своих дочерей и сыновей. Единственное, что смущало Николая Дмитриевича: какая выгода от этих балов самой Преображенской? Увы, но на его вопрос никто из знакомых не дал чёткого ответа.
Одни предполагали, что Преображенская не знает, куда потратить своё огромное состояние, другие – что она слишком любит увеселения, а возможно, это способ борьбы с наступающей старостью… Словом, версий было высказано много, но, что из них соответствовало истине, Бироев так и не понял. Но полученной информации было вполне достаточно, дабы заказать дочерям новомодные бальные платья, ибо Соня впервые выходила в свет, и статский советник не сомневался, что она непременно будет иметь успех. Но с Елизаветой всё обстояло гораздо сложнее: умная от природы, необыкновенно статная и красивая, старшая дочь унаследовала от прабабки прескверный характер – и вот результат, ей минул девятнадцатый год, но, увы, соискатели на её руку, постепенно один за другим исчезали, переставая посещать дом Бироевых.
* * *
Наконец настал долгожданный момент: из магазина господина де Бризе прислали с модисткой два дивных бальных платья, которые та была обязана примерить на барышень Бироевых и, если понадобиться подогнать по фигуре.
Соня, как барышня благовоспитанная предоставила модистке заняться Елизаветой по праву старшинства, сама же пребывала в томительном ожидании, как обычно, поверяя свои сокровенные тайны Марфуше, порой даже не вспоминая, что её горничная – прежде всего, крепостная девка. Для неё же Марфуша была на протяжении вот уже шести лет верной подругой и наперсницей.
– Ох, скорей бы уже мадемуазель Лили закончила примерку у Лизы. Мне так не терпится облачиться в бальное платье, – мечтала Соня.
– Успеете, барышня. До бала Преображенской ещё три дня. Почитай и туфельки подберёте, и сумочку, и украшения, – вторила горничная.
– Да, и украшения… Ах, Марфуша, там будет столько молодых кавалеров. И все они из знатных московских семейств.
– Конечно, барышня, – машинально отвечала Марфуша для поддержания разговора, продолжая причёсывать Соню.
– Аккуратнее, мне больно! – возмутилась юная барышня.
– Простите, Софья Николаевна.
В коридоре послышались шаги, дверь в спальню отворилась: вошла мадемуазель Лили из модного дома де Бризе, на её руках покоилось роскошное новомодное платье нежного персикового цвета. Матушка же, Агриппина Леонидовна, несла коробку с атласными бальными туфельками и вторую, поменьше, – с перчатками.
– Соня, долго спишь, – пожурила маменька. – Пора заняться подгонкой платья. Мадемуазель Лили, прошу вас!
Модистка защебетала:
– Ах, мадемуазель Софи! Это платье выписано из самого Парижа. Ткань – чистый лионский шёлк, кружева фламандские… Прошу вас, снимайте пеньюар…
Соня скинула пеньюар, оставшись в одной тоненькой рубашке.
– Мадемуазель, и её придётся снять. У платья декольте, так что плечи будут обнажены.
Соня растерялась: не пристало ей раздеваться перед какой-то модисткой. Но Агриппина Леонидовна утвердительно кивнула дочери:
