Книга Endgame. Ключ Неба - Джеймс Фрей

Сара бежит изо всех сил. Она добирается до безопасной выемки, когда поезд уже можно разглядеть, и ударяется плечом о бетонную стену.

Яго не успевает. Не может бежать так же быстро. Он всего в 13 футах, но сейчас это все равно что целая миля. Он смотрит на Сару, широко раскрыв глаза – белки сияют в свете фонаря поезда.

– Ложись! – кричит она, и тут в тоннель врывается поезд, отрезая ее от Яго.

Сигнал поезда гулко разносится по тоннелю, но он не тормозит. Громкий хлопок, искры, небольшой взрыв. Это попала под удар винтовка. После этого остается лишь грохот колес впереди, рвущий воздух ветер, угасающий отголосок сигнала. И снова Сара разглядывает вагоны, только сейчас ее глаза полны слез. В поезде нет людей. Ни одного. Только в последнем вагоне толпится множество мужчин в черном.

У них оружие. Много оружия.

Поезд не стал тормозить именно потому, что они заметили Яго.

Заметили и решили убить.

Состав все же замедляет ход, когда поворачивает за угол и достигает станции. У нее есть всего одна минута, чтобы добраться до другого тоннеля. Сара смотрит в желоб между рельсами. Ни следа Яго. Приглядывается. Поднимает взгляд. Едва различимый в темноте клочок ткани медленно опускается на пути.

Клочок ткани того же цвета, что футболка Яго. Она делает шаг вперед в надежде найти еще что-нибудь, но замирает, различив в отдалении голоса. Мужские.

Раздраженные. Гневные.

Нет времени.

Ее трясет от страха. Нет времени узнать, что осталось от Яго Тлалока.

Страх.

Она смахивает слезы рукавом, возвращается на пути и бежит прочь.

Убегает от новой смерти.

Смерти еще одного человека, которого она любила.

Эшлинг Копп

США, Нью-Йорк, Квинс, международный аэропорт имени Джона Кеннеди, Терминал 1, иммиграционный контроль, комната Е-117

Эшлинг провела здесь уже один час и три минуты. Никто так и не пришел, никто не принес ей воды или хотя бы пакетик чипсов, никто не попытался связаться по внутренней связи. Комната абсолютно пуста: только стол и стул, стальное кольцо в полу и лампы дневного света – на потолке. Стол и стул тоже металлические, с закругленными краями, все стыки прочно сварены. Для верности ножки прикручены к металлическим пластинам, утопленным в бетонный пол. На белых с желтым оттенком стенах тоже ничего нет: ни картин, ни полок, ни вентиляции, ни даже двустороннего зеркала. Несмотря на это, Эшлинг уверена, что за ней наблюдают. В этом нет ни малейших сомнений. Где-то встроены камера и микрофон. Возможно, даже не один. Как иначе объяснить, что в комнате нет ничего, что может быть использовано как оружие, а охранники не стали надевать на нее наручники? Просто посадили на стул и ушли. С тех пор Эшлинг так и сидела неподвижно. Стоило двери закрыться – было слышно, как штыри скользнули в пазы, – как девушка погрузилась в медитацию. Их было трое. Шепот едва угадывался, но она все равно их слышала.

Один, два, три.

Нет выхода. Здесь даже хуже, чем в пещере Италии.

Эшлинг просто впускает в сознание любые образы, которым заблагорассудится возникнуть, и отпускает. По крайней мере, старается. Быть Игроком – еще не значит быть специалистом абсолютно во всем. Стрельба, борьба, слежка, скалолазание, выживание. Разгадывание загадок. Языки. Все это давалось ей отлично. Но что до необходимости сосредоточиваться на всякой чепухе вроде «оммм-оммм-оммм» – тут уж извините. Впрочем, и верный глаз ей не помог: Эшлинг все-таки не сбила тот самолет, когда это было действительно важно.

Когда это помогло бы спасти мир.

Отпусти. Отпусти.

Дыши.

Отпусти.

Она отпускает. Образы приходят и уходят. Воспоминания. Вот она сидит на голове горгульи (той, что глядит на северовосток) на крыше Крайслер-билдинг, и струи дождя омывают ее лицо. Вот дикие грибы, добытые в Хадсон-вэллей. Вот боль, с которой ее легкие отзываются на попытки избавиться от набранной воды, – Лох-Оуэл, Ирландия, в тот раз она чуть не утонула. А вот еще кое-что: мерзкий страх, что она не сможет победить, не заслуживает победы или не должна даже пытаться выиграть. Сомнение в том, что каждый Игрок должен противостоять другим. Ярко-голубые глаза ее отца. Пугающий голос кеплера 22b. Спасение из Великой белой пирамиды. Сожаление о том, что арбалетный болт не достал ольмека на чердаке Большой пагоды диких гусей. Гнев, разгоревшийся в сердце, когда она поняла, о чем рассказывают рисунки в той итальянской пещере. Гнев, охвативший ее, когда она поняла, что сами Игроки – лишь пешки в игре кеплеров. Гнев, ставший ее спутником с тех пор, как она поняла всю несправедливость Игры. Гнев, благодаря которому она осознала, что Последняя Игра – просто грязь и боль. Гнев.

Отпусти.

Отпусти.

Дыши.

За дверью – шепот. Один, два, три. Поворачивается задвижка.

Эшлинг не открывает глаз. Слушает, принюхивается, ощущает.

Один человек. Дверь закрывается. Шепот. Один, два, три.

Заперта.

Женщина. Легко определить по запаху ее мыла.

Легкие шаги. Ровное дыхание. Может, она тоже медитирует.

Женщина пересекает комнату и останавливается по другую сторону стола.

Представляется.

– Офицер оперативного отдела Бриджит Макклоски. – Голос у нее хриплый, как у ресторанной певицы. Звучит внушительно. – Это мое настоящее имя. Не какой-нибудь бредовый псевдоним вроде Деандры Белафонты Купер. Или мне следует называть вас Эшлинг Копп?

Эшлинг распахивает глаза. Взгляды их встречаются. Макклоски не такая, какой Эшлинг ожидала ее увидеть.

– Итак, вы признаете, что паспорт фальшивый, – произносит Макклоски.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю «Эшлинг Копп» – и вы открываете глаза. В моей «книге признаний» такая реакция получает сто баллов из ста. – Книга признаний? Вы говорите о «Пятидесяти оттенках серого»? Или о «Письмах в пентхаус»?

Макклоски качает головой, на ее лице отражается разочарование. Женщине немногим больше сорока. Волосы у нее тоже рыжие, собраны в тугой хвост. Ото лба через всю голову бежит седая прядь, как у невесты Франкенштейна. Длинноногая, стройная, привлекательная, как девушка из «Плейбоя», которая несколько лет назад вышла из подходящего возраста. Образ завершают очки в алюминиевой оправе, макияжа почти нет. Глаза зеленые.

Только сильные руки с узором вен выдают истину: она серьезный профессионал. В возрасте Эшлинг она, наверное, была потрясающей.

– Вы удивитесь, если узнаете, как часто я слышу подобные тупые шуточки, – отвечает Макклоски.