Книга Я плохая мать? И 33 других вопроса, который портят жизнь родителям - Екатерина Кронгауз

Но, честно говоря, я не считаю, что детям надо вводить половое воспитание в школе и выдавать презервативы. Однажды я спросила у папы-филолога, что значит слово “куннилингус” на обложке валяющегося дома журнала, а он отмахнулся, но ни до, ни после у меня никогда не было идеи разговаривать с родителями про секс, противозачаточные таблетки, предохранение и всякое такое. У меня для этого была одна продвинутая одноклассница, у которой уже все было.

Вообще идея, что надо во что бы то ни стало уметь разговаривать про секс с кем-нибудь, кроме своего сексуального партнера и доктора, если придется, – не кажется мне очевидной. Я не хочу представлять, как занимаются сексом большинство людей на этом свете, включая моих родителей и моих детей. Мне вообще кажется, что выдавать детям больше информации о сексе, чем они у тебя спросили, не стоит. Можно в какой-то момент озаботиться тем, чтобы дети при желании эту информацию откуда-то получили – из книжек, из кинофильма “Детки”, от друзей. Но вообще-то вся информация про секс, которую мы хотим донести, как водится, лучше доносится собственным примером и в обычной жизни. Ведь что мы хотим рассказать детям о сексе? Что есть уважение к партнеру – так уважайте людей вокруг, детей, своих возлюбленных, родителей и кто там еще попадется под руку. Взаимное согласие – не заставляйте никого делать ничего против воли, не позволяйте ребенку думать, что кто-то может принудить его к каким-то действиям только потому, что у кого-то есть власть. Предохранение – ну так объясняйте ребенку про мытье рук, про гигиену и вообще про безопасность, это вещи одного и того же порядка. “Надо, надо умываться по утрам и вечерам” – это же тоже потом приводит к интимной гигиене, например. Папка мамку не бьет, стул ей уступает, гладит ее, целует, цветы носит – это немножко о культуре прелюдии. Мамка иногда на папку (отчима, постороннего мужчину) на радостях набросится и давай в шею кусать – это о культуре страсти. А остальное – это пусть они сами как-нибудь, я их не для того рожала.

Вообще, я искренне считаю, что даже продвинутые родители могут не говорить с ребенком про секс, если вокруг есть достаточно разумной информации, а ребенка научили отделять разумную от неразумной. Более того, я считаю, что основные проблемы у предыдущих поколений были не от того, что их родители не говорили с ними про секс, а из-за того, что именно родители говорили про секс. Не умели, а говорили. Что от мастурбации бородавки, а от секса до брака – выкидыши. Им как раз лучше было молчать, а не говорить.

Правда, недавно Лева разбудил меня вопросом: “Мам, а почему песок желтый?” Он что, издевается? Откуда я знаю? Лучше уж про секс.

Глава 18

Что делать, если ребенок врет?

Я всю жизнь мечтала водить машину. В детстве, когда был жив дед, он учил водить мою сестру и брата, а меня – не учил, говорил, что “ножки короткие” и когда подрасту – научит. Но он умер до того, как у меня выросли ножки, так и не успев научить. Мама тоже учила водить мою сестру и брата, а меня нет, и я уже не помню, как она это объясняла. Я всегда сидела на заднем сиденье и в какой-то момент знала весь процесс гораздо лучше остальных, как стихи, которые быстрее всего выучивают все вокруг, – сцепление-скорость-отпускаешь-сцепление-чтоб-немного-схватилась-с-дорогой-газ, так что точно знала, как только я сяду – я поеду. В семнадцать я устроилась на новую работу, чтобы заработать на свою первую машину, и даже купила “фольксваген гольф” 1989 года за месяц до совершеннолетия, и его должны были привести в порядок как раз ко дню рождения, и экзамен на права у меня был на следующий день после дня рождения. Но я была одержима машинами настолько, что у меня не хватило терпения.

Накануне моего совершеннолетия родители отправились в путешествие и оставили обе свои машины, как всегда, под окнами дома. И я стала кататься на них на работу (ехать было десять минут) – я любила ездить на маминой иномарке, но иногда ради разнообразия брала и папины “жигули”. Важно было парковать их на то же место и не забывать: папа всегда оставляет машину на скорости, мама всегда на нейтралке и ручнике. В маминой можно было курить, в папиной – ни в коем случае. Я возила коллег по работе до метро, ездила в магазин за продуктами и, конечно, катала друзей.

В один из вечеров за неделю до дня рождения мы с лучшей подругой отправились покататься по переулкам вокруг дома на маминой машине, заехали в ларек, купили чупа-чупсов, засунули в рот и стали ездить, распевать песни под радио. Уже приближаясь к дому, я увидела на другой стороне дороги вдали машину милиции. Я могла бы просто медленно проехать мимо, они были на другой стороне, и на улице было темно, они не увидели бы, кто сидит за рулем, а даже если увидели бы, вряд ли смогли бы сразу определить, что за рулем несовершеннолетний. Но меня охватила такая паника, что все, что произошло дальше, и объяснять никак не надо. Посреди улицы я вдруг резко включила заднюю передачу и на полной скорости рванула назад. Задом повернула в первый же переулок и совершила полицейский разворот прямо в бетонное ограждение. Машина милиции была тут как тут. Я помню, что ноги дрожали у меня так, что я не уверена была, что смогу выйти из машины. Мы смотрели с моей подругой друг на друга с торчащими изо рта разноцветными палками от чупа-чупсов, и передо мной открывалась постепенно вся бездна того, что сейчас произошло. Наверное, так чувствуют себя люди в более сознательном возрасте, когда по глупости или пьяни идут на грабеж, немедленно попадаются и понимают, что их ждет бессмысленная бесповоротная тюрьма. Я вышла из машины, показала документы на машину, вручила 1000 рублей и милиционеры даже поинтересовались, не проводить ли меня до дома. Я припарковала машину на то же место. И впервые в жизни выпила виски. Много. Мне еще не исполнилось восемнадцати, а моя жизнь рухнула. Мне давали какие-то советы, но я видела и слышала всех как будто сквозь туман, разве мог кто-нибудь понять, что случилось страшное и все, о чем я мечтаю, – чтобы этого никогда не было или хотя бы не было меня.

Я позвонила маме, я помню до сих пор, что они ехали в поезде из Германии в Италию, и очень веселым голосом сказала, что в ее машину кто-то въехал и “расфигачил ей весь зад”. Мама позадавала каких-то вопросов, расстроилась, но долго разговаривать с заграницей было дорого, и мы распрощались. И мне стало в разы хуже. Я напивалась до беспамятства, и никто не мог мне помочь. Я вела какие-то душеспасительные разговоры со взрослыми коллегами по работе, они пытались убедить меня в том, что ничего страшного не произошло, можно просто сказать правду, и родители поругаются, но вскоре эта история станет семейным анекдотом, который они будут рассказывать своим друзьям. Но что эти взрослые люди могли понимать о моих родителях и что они помнили о первом взрослом горе.

Я не знаю, сколько прошло дней между звонками, мне казалось, что вечность, но, видимо, всего два-три дня. Я позвонила снова и сказала маме, что это не кто-то въехал в нее, а я сама въехала в бетонное ограждение. Ну, что-то она мне сказала тихое, строгое, недовольное, разочарованное. Потом был день рожденья, и прошла еще неделя, за которую мне стало настолько легче, что я и думать забыла об этом неприятном инциденте. Я считала себя раскаявшимся блудным сыном и молодцом, я преодолела себя, рассказала правду, искупив таким образом всю вину и за несанкционированное пользование машиной, и за аварию, и за вранье. Родители вернулись и вели себя немного холодно, но я знала, что это пройдет. К тому же у меня уже были права и своя машина – а это меня интересовало уже гораздо больше всего остального.