Книга Место под солнцем - Андрей Васильев

Поль, которому профессор перевел слова Окуня, было изготовился к кулачному бою, но рыжий поступил просто и бесчестно. Он запустил в француза палкой, которую держал в руке, причем очень ловко, попав в голову, после шустро к нему подскочил и проломил бедолаге череп несколькими ударами камня.

Показательная расправа деморализовала даже профессора, что уж говорить о женщинах. Впрочем, в таком состоянии находились почти все, кто шел за Окунем, – а это человек десять, причем среди них были и мужчины. Все они смирились с тем, что Окунь главный, и признали себя его рабами.

Собственно, в рабстве профессор пробыл недолго: поняв его бесполезность, Окунь хотел его было «пустить в расход» (именно так он это и назвал), но потом почему-то передумал и оставил здесь, в рощице.

– Надо думать, Настя, этот тот самый питекантроп, которого ты видела, – сказал я. – Ну, помнишь, вчера?

– Жуть какая! – Настю передернуло.

– Чего жуть? – Павлик зачерпнул воды. – Сват про это тебе и говорил, все так и выходит.

– Меня поразило не то, как легко он убивал, – сказал профессор, – а то, как быстро люди согласились с тем, что они рабы.

– И вы тоже, – не стал жалеть старика я.

– И я, – признал он. – Мне стало страшно. А сейчас – стыдно.

– И им стыдно, – заверил его я. – Но страх сильнее стыда. А что в группе за народ?

– Женщин человек шесть, – профессор пожевал губами, – мужчин четверо, но они все полностью сломлены. Я так понимаю, это в прошлом были люди умственного труда, не слишком подготовленные к подобным испытаниям.

Десять человек – неплохой ресурс, но нужны ли мне такие, как они? Четыре мужика не могут скрутить одного питекантропа? Ерунда какая. Один в ноги, второй на плечи – и все. Н-да… Знать бы, какие там у кого профессии, можно было бы понять, пригодятся ли они мне. Работягам, которых, по сути, на Земле почти и не оставалось, Ковчег был не слишком по карману, а клерки… Ну, они клерки и есть. Хотя… Я и сам тех же кровей, так что нечего заранее людей хаять. А вдруг? А если? Может, кто для души радиоделом увлекался или пулевой стрельбой? Опять же, среди них мог и врач оказаться. Не знаю, какой от него прок, но все-таки. И все равно основная надежда у меня на женщин – это могли быть врачи, химики и так далее. Полезные люди. Не производственники, нет, но специалисты.

– Так когда они ушли отсюда? – переспросил я профессора.

– Примерно полтора часа назад. – Илья Ильич поморщился. – Окунь – любитель длительного и насыщенного отдыха. Перед этим мы встретили еще одну девушку, и он ее… Простите, Настенька, но из песни слов не выкинешь. В общем, он назвал это: «Поставить кобылке свое клеймо». Причем два раза. Господи, как она кричала!

– Весело. – Павлик нехорошо нахмурился. – Сват, это же вообще за гранью.

Это все слова, мой милый мальчик. Слова. Подобные Окуни насиловали, насилуют и насиловать будут. К сожалению, их, как тараканов, не изведешь под корень. И когда (точнее – если) мы до него доберемся, убивать его будешь не ты, а я. Тебя он просто прикончит в силу того, что знает, как это делать. И самое скверное: он почувствовал, что теперь может убивать столько, сколько захочет. А скоро у него появятся подручные, и тогда тем, кто попадет к нему в руки, станет совсем плохо. Только изменить здесь что-то по большому счету невозможно, таких Окуней сейчас по планете бродит не пять и не десять, и всех их не перебьешь, хотя, конечно, к этому стоит стремиться. Каждый нормальный человек, если он себя таковым считает, должен убить бешеную собаку, когда ее встретит, просто для того, чтобы она не натворила бед. Да и в любом случае век его будет коротким, поскольку жить ему ровно до той поры, пока он не нарвется на спаянную группу с нормальными мужиками в составе. А то и с женщинами покрепче, есть такие. И все, был Окунь – и нет его. Но даже при таком раскладе бед до той поры он может натворить много. Но самое главное – он никого не жалеет. А ведь там могут быть очень полезные для меня люди, и чтобы психика их не сломалась вконец, наверное, все-таки нужно встать на след этого рыжего насильника.

– Не факт, что вы его найдете, – внезапно сказал профессор. – Я так понял, что у него нет определенной цели и четкого понимания, куда он движется. Он просто шатается из стороны в сторону и ищет все новые и новые жертвы. И еще мне показалось, что он от убийства получает удовольствие даже больше, чем от насилия.

– Вполне вероятно, – согласился с ним я. – Это больное существо, так что… По идее, на траве должны остаться следы – отряд не маленький, вытоптать должны тропинку будь здоров. Хотя. Мы сюда шли, ничего такого не видели. Может, трава уже поднялась просто?

– Идем, а? – обратился ко мне Павлик. – Мне людей жалко.

– А мне нас жалко. – Трифон встал напротив Павлика. – Их мы не знаем, так чего ради связываться с явным маньяком?

– У Свата ствол. – Павлик щелкнул лезвием своего «милитари», которое поднес к лицу Трифона. – У меня нож. А ты, если очкуешь, можешь остаться здесь, мы тебя с собой не зовем.

– Ну-ну, – остановил я начинающуюся перепалку. – Я еще ничего не решил. Илья Ильич… Черт. Можно, я буду называть вас Проф? Ей-богу, так проще. Или, если хотите, Ильич.

– Проф, и на «ты», – без лишней щепетильности согласился старик. – Давай все эти церемонии оставим там, на сгинувшей Земле. Так что ты хотел?

– Да, собственно, вопрос простой. Вы… То есть ты с нами?

– Я-то с радостью, – всплеснул руками Проф, конфузливо глянул на Настю и снова закрылся. – Но вам-то оно зачем? Я и вправду балласт.

– Да что вы такое говорите? – начала было Настя, но я махнул рукой: мол, помолчи.

– Проф, ты сколько языков знаешь? – глянул я в глаза старику.

– Шесть европейских, пять восточных, – немедленно отозвался тот. – Английский, французский, немецкий, шведский, датский, венгерский. Восточные называть?

– Нет, – помотал я головой. – Зачем? И так все ясно. А вот теперь скажи: если уже попался один француз, сколько еще иноземцев мы можем встретить? И как нам с ними договариваться? Крепко подозреваю, что здесь все знают только английский.

– Я немного китайский знаю, – буркнул Трифон.

– Это да, это сильно, – признал я. – Ну так что, Проф, ты с нами?

– Конечно. – Профессор встал и протянул мне руку. – Спасибо.

– Насть, придется твой узелок распатронить, – развел я руками. – И подтяжки надвое разрежь.

– Так мы идем за этим рыжим? – со всем юношеским максимализмом спросил Павлик.

– Не знаю, – потер я подбородок. – Давай сначала костерок запалим, а то опять ночью будем в темноту глаза пялить.

Я так и не принял решения до темноты. Собственно, эта самая темнота меня и останавливала: идти по равнине, не зная куда, не лучшее из решений.

Но потом все решилось само собой. Я остановил свой рассказ (Проф хотел знать о наших приключениях все – ученый же) и ткнул пальцем в светящуюся точку километрах в семи от нас.