Книга Париж в августе. Убитый Моцарт - Рене Фалле

— Я уж и не знаю, — пробормотал тот.

— Ладно, ты еще не проснулся, — решил хозяин кафе и покинул его, чтобы продолжить свои записи в «журнале скачек», одновременно, через равные промежутки времени, как петарды, отпугивающие ворон, взрываясь заявлениями типа:

— 7.4.1.— это махинация, и я вам это докажу! Это физически невозможно!

Последние его слова потерялись на другом конце стойки бара. Анри отхлебнул кофе, забыв положить в него сахар.

— Улисс, — сказал он наконец, — тебе несложно будет делать за меня ставки на скачках по воскресеньям? Мне сейчас не до этого, понимаешь?

— Да, хорошо, если ты так хочешь.

Анри возмутился:

— Что это за кофе? Он отвратительный!

— Ты не положил сахар, — тихо сказал Гогай. — Анри… что касается «Самара»… ты должен сделать так, чтобы тебя укусила собака.

— Что?

— Да. Пойди прогуляйся, а когда увидишь какую-нибудь собаку — бросайся бежать. Ты с легкостью добьешься того, чтобы быть укушенным.

— И что дальше? Тебе это кажется забавным?

— Это не забавно, если собака будет маленькая. Но если это будет большая собака, ты будешь хромать! И ты получишь пенсию!

— Опять ты о пенсии! Ведь будет экспертиза.

— Да, конечно, я же говорю — нужно, чтобы тебе повезло. Нужно, чтобы ее зубы задели большой берцовый или малый берцовый нерв.

— Или чтобы она сожрала меня целиком, так дело пойдет быстрее.

— Не будем больше об этом. Все-таки, это идея. Ну что ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал! Если в настоящий момент ты можешь заняться чем-то лучшим, чем работа, симулируй производственную травму!

— Я думал об этом. Но ведь нужно будет пораниться до крови!

— Все равно! Все равно! Действуй, тряпка!

У Гогая был раздосадованный вид. Плантэн легонько прижал его к стойке:

— Не серчай, Улисс. За исключением «Самара» мне не на что жаловаться. Привет. Мне нужно побыть одному…

И прежде чем выйти из бистро, он таинственно добавил:

— …чтобы быть вдвоем.

Заинтригованный Розенбаум приблизился к Гогаю.

— Плантэн, похоже, не в своей тарелке.

— Напротив, как раз в своей. Даже если эта тарелка — английская.

После этой явно абсурдной реплики Гогай исчез, а Розенбаум весь день рассуждал о том, что необычный результат скачек нанес больший урон мыслительным способностям рядовых обитателей улицы Сен-Мартэн, чем летнее солнце.

Итак, это было невозможно. Это слишком глупо, это ужасно. Он не имел права лишиться ее на несколько часов и провести эти часы в отделе Рыбной ловли. К тому же — что будет делать она без него в это время? Она встретится с Питером. Или еще хуже — она познакомится с красивым молодым человеком атлетического телосложения, таким же французом, как и он, Плантэн, и тот будет возить ее по Парижу в открытой спортивной машине. И еще хуже — молодой красавец, уж он-то не будет таким стыдливым и сдержанным, как робкий влюбленный, и переспит с Пат при первом удобном случае.

Именно в этом удручающем состоянии духа Анри появился на службе.

В отделе был он один, не считая сидящей за кассой мадам Бюш. Его коллега из отдела Охоты — Глуби готовился к открытию, его клиенты, осыпанные воображаемыми перьями, вскидывали к плечу свои ружья.

Разглагольствования мадам Бюш, посвященные болезням ее мужа, после чего она должна была перейти к своим собственным хворям, мешали мыслям Анри.

Он быстро разложил товары и присел на корточки перед ящиком. Симулировать травму, да. Как те рабочие, что, устав от работы, с приходом сюда из-за моря весны, роняют себе на руку какой-нибудь инструмент, чтобы получить три дня оплаченного бюллетеня и Свободы. Как те миллионы людей, которым общество отпускает настоящую жизнь лишь по каплям и которые однажды из-за нескольких дней позволяют себе риск и роскошь удачного несчастного случая на производстве, как будто их не подстерегает ежеминутно настоящая, ужасная травма.

Плантэн порой симулировал грипп, прихватывая то тут, то там пару скучных дней. На этот раз он хотел оторвать большой куш, длиной в целую неделю. Потом? Он не заглядывал так далеко. Он рассчитывал появиться здесь не раньше чем через неделю. Анри задумался. Подстроить великолепную травму в «Самаре» — это не так-то просто. Он не мог бить себя по голове удочкой. Заглатывание содержимого пакетика с крючками, о котором он уже думал, тоже вряд ли выглядело бы естественным. Вонзить себе в руку щучий крюк — это было не так-то плохо, но все-таки слишком опасно. После этого уже не будет и речи о любовных прогулках, а скорее — о лечении в клинике, то есть о диаметрально противоположном его целям. Вонзить все тот же крючок, но в палец? Неопасно. Йод. Полдня на залечивание раны. Морской крючок номер 12-0? Он так же опасен, как крюк для щуки. Гарпун для подводного ружья? Конечно, он эффективен, но так же, как револьверная пуля. Перспектива вновь увидеть Пат только на небесах показалась ему весьма ненадежной. И уж во всяком случае — этого пришлось бы слишком долго ждать.

Внезапно он заметил расширители — большие иглы с уплощенным раздвоенным острием, ими рыбаки ковыряют в горле рыбы, чтобы вытащить крючок. Они были менее устрашающими, чем все остальное. Страшные, конечно, но терпимые. Разумеется, Пат заслуживала большего, чем обедня. За мгновение боли он будет видеть ее каждый день. Ни Питер, ни кто-то другой не дотронется до нее, никто, кроме него. Разволновавшись, он проглотил слюну. Мадам Бюш дремала совсем рядом с разворачивающейся драмой. Внизу Глуби расписывал достоинства карабина для стрельбы по воробьям какому-то папаше, озабоченному воспитанием в сыне воинской доблести.

Неподалеку от Анри потенциальный покупатель заглядывал в мешок из «превосходной водонепроницаемой ткани».

Пат. Пат. Моя милая Пат. Моя дорогая. Пат, любовь моя.

Плантэн поднял глаза к потолку…

И испустил ужасный крик.

Мадам Бюш подскочила так, как будто бы ей в ягодицы вонзился нож. Карабин Глуби с грохотом упал на пол. Кровожадный папаша и мужчина с мешком отпрыгнули, как бешеные блохи.

Мертвенно-бледный, Анри выпрямился. Расширитель вонзился в его левую руку. Кровь стекала на витрину с искусственными мухами.

Увидев это, Анри почувствовал, как сердце перевернулось у него в груди, и, безжизненный, рухнул прямо на руки подбежавшего Глуби.

— Врача! — жалобно кричала мадам Бюш и металась от одной стены к другой.

— Врача! — вопили клиенты, уже гордые тем, что смогут рассказать своим родным и знакомым о таком необычном происшествии.

Он пришел в себя только в кабинете врача магазина. Первым делом посмотрел на свою руку. В ней больше не было расширителя. Он, погнувшийся, лежал на столе.

— Ну, старина? Вам лучше?