Книга Тайна "Красной Москвы" - Ольга Тарасевич

Я начинаю понимать Орехова.

Один этот пузырек стоит того, чтобы потерять голову!

Невероятно тонкая работа!

Даже на снимке, сделанном на телефон, от красоты этой вещи слезы на глаза наворачиваются. Настоящий букет цветов! Стоит только посмотреть на флакон пару секунд — и уже не воспринимаешь его как ювелирное изделие, видишь розу, герань, иланг-иланг с его причудливыми лепестками… Представляю, если на этот шикарный видеокадр наложить еще и аромат. Тот самый, созданный много лет назад из натуральных компонентов! Да парфюмерные маньяки за такое с себя последнюю рубашку снимут! А уж не последнюю — как в случае с Ореховым — тем более. Какая цена, эквивалентная стоимости джипа, какая фактически кража из музея… Все это не важно, когда представляется возможность заполучить такую вещицу!

— Лика, вы не туда смотрите, — донесся до меня голос Сергея Давыдова. — Статуэтка находится справа на полке. Видите?

Я перевела взгляд и, правда, увидела злополучное мраморное изделие.

— Вы кофе со мной выпьете? — Давыдов подошел к кофемашине, нажал на кнопку. — Понимаю ваш восторг. Сам был впечатлен — не статуэткой, разумеется, а флаконом и его содержимым. В нем же — настоящие духи «Красная Москва», старинные, смешанные много лет назад. Эта вещь бесценна. И вы знаете, самые нехорошие мысли стали роиться у меня в голове.

— Какие именно?

На лице Давыдова отразилось сомнение. Потом он улыбнулся:

— Ладно уж, скажу. Вы очень странно влияете на людей, Лика. Вы как сыворотка правды, вам не говорили?

Я пожала плечами.

В словах моего собеседника была доля истины. Иногда люди действительно выбалтывали мне то, что лучше было бы оставить при себе. Муж приятельницы как-то признался, что у него есть две любовницы. Подружка разоткровенничалась про свое страстное желание заняться сексом с моим Андреем. Сосед сообщил, что просто обожает воровать в супермаркетах небольшие вещицы — он изучает расположение видеокамер, прикидывает, как незаметно опустить мелкий товар в карман, снимает ярлычок, на который срабатывает сигнализация… После таких признаний хоть стой, хоть падай — причем и мне, и тем, кто их сделал.

Хотя намного чаще, наверное, люди пытаются меня обмануть, чем быть искренними. И вряд ли только я сталкиваюсь с подобным. Лгать, преследуя свои интересы, сегодня, увы, естественнее, чем дышать…

— Иванов должен был украсть этот флакон для меня, — сказал Сергей, протягивая мне чашку кофе. — Я оставил дома мобильный, взял такси, чтобы меня не могли просчитать после кражи. Мы договаривались, что он вынесет мне флакон. Но я так его и не дождался, а потом к подъезду парфюмера приехала полиция…

Час от часу не легче! Выходит, лаборанта-химика могли убить из-за денег? При нем, наверное, была крупная сумма?

Получается, эта информация все меняет?

— Лика, я уверен, что вы не будете осложнять мне жизнь и не скажете обо всем этом следователю. Просто покажите ему мое фото со статуэткой — и он отстанет от вас. — Сергей мягко улыбнулся и покачал головой. — Ну не смотрите на меня, как на чудовище. Не думаю, что имею отношение к смерти Иванова. Мое намерение украсть флакон тут ни при чем. Просто так совпало. И нет ничего удивительного в том, что подобные старинные предметы вызывают такой нездоровый ажиотаж. За раритетом охотился кто-то еще. Кто-то кроме нас с Ивановым.

Я смотрю на красивое лицо Давыдова и пытаюсь примерить на него роль убийцы.

Допустим, он не хочет платить лаборанту. Поднимается в мастерскую и убивает Юрия…

А если бы Иванов не оставил дверь открытой?

А если бы он оттолкнул Давыдова и выбежал из квартиры?

А бизнес, а репутация?

Нет, не могу при всем своем мощном творческом воображении представить, чтобы этот невозмутимый респектабельный мужчина рискнул своим положением ради банальной экономии.

Он бы скорее заплатил Иванову, чтобы заполучить понравившуюся вещицу. Он так бы и сделал. Если бы Иванова не убили…

— Сергей, вам приходилось пересекаться с экспертом Казько?

В лице Давыдова не дрогнул ни один мускул.

Бизнесмен покачал головой, а я подумала, что преступник при упоминании имени жертвы никогда не сможет смотреть таким равнодушным взглядом…

* * *

Я жду в студийной гримерке певицу Марию Захарову и волнуюсь, как студентка журфака перед первым интервью.

У Маши — талант. В творческом плане она ни на кого не похожа. Ее тексты и музыка производят на меня наркотический эффект. Слова моментально запоминаются, мотив звучит в унисон душе, хочется постоянно слушать и переслушивать диск с новым альбомом. Машины песни — это вкус моих первых поцелуев, и радость от объятий прохладного моря в жаркий день, и отчаянная вера в то, что за тяжелыми свинцовыми облаками обязательно скрывается самое потрясающее яркое солнце — пусть оно пока не видно, но очень скоро его исцеляющее тепло поможет, надо только верить…

Я чувствую смущение. В Машиных текстах слишком много меня. У нас словно общая нервная система. И я не знаю, как себя вести с человеком, который так сильно на меня похож внутренне.

А еще я ее побаиваюсь.

Вспоминаю, как она разбивала камеры журналистам, как материлась хуже сапожника…

Грань между эпатажем и хамством Мария Захарова не чувствует. Ей совершенно наплевать, кто что о ней подумает или напишет.

Должно быть, Мария полагает, что, оскорбляя людей безо всяких оснований, она выглядит сильной хулиганкой. Я же не считаю, что истинной силе надо обязательно посылать всех и каждого в район половых органов. Поэтому мне страшно. Боюсь разочароваться в певице по человеческим характеристикам. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Маша может выкинуть все, что угодно.

— Подваливай в студию, — сказала Мария по телефону, даже не услышав причины, по которой я хочу с ней встретиться. — Не очкуй, Ликуся, все будет тип-топ.

Хамка!

Но отзывчивая. И очень талантливая…

— Слушай, а ты же писательница? Я помню, читала твои опусы в самолете, прикольно, мне нра… Так а чего, тебя в тюрьму могут упаковать? А ты против? Ты не выпендривайся, киса! Представляешь, какие романы ты будешь писать, когда на нарах реально посидишь?! Да ты должна ноги этому следаку целовать! Баланды поешь, в камере настоящей посидишь! Круть немереная! Слушай, а может, он меня посадит? Если ему так надо кого-то посадить — пускай меня пакует, а я потом таких песен напишу! Понимаешь, бытовуха эта устроенная, еда в ресторане, фитнес-центр… Творчеству кирдык, художник должен быть голоден и свободен!

Похоже, Маша — холерик.

Ворвавшись в гримерку, этот вихрь успевает забросать меня вопросами, отыскать электронную сигарету и выпустить облачко вишневого дыма, расчесаться у зеркала — и тут же взлохматить пятерней короткую асимметричную стрижку, выпить минералки и полить ею же стоящую на подоконнике орхидею. А еще у нее свежая татуировка — змея, скользящая по шее, местами покрыта подсыхающими корочками, закусив губу, Маша рассматривает их, явно борясь с желанием оторвать.