Книга Граждане Рима - София Мак-Дугалл

Включив свет в комнате матери, он неохотно прокрался в нее. После ее смерти комната приобрела прибранный, отчужденный вид, и Марку стало стыдно, что он оказался здесь. Однако после недолгих поисков он обнаружил лаковую с позолотой швейную шкатулку — подарок, которым мать пользовалась крайне редко. Как он и надеялся, в специальном отделении внутри лежали крохотные ножницы с ручками из слоновой кости, предназначенные, чтобы подрезать шелковую вышивку. Он взял ножницы, прошел в ванную и стал подстригать свои густые волосы. Изящные, маленькие ножницы прыгали в нетерпеливых руках Марка, и дело оказалось на удивление долгим и сложным. Лезвия были слишком малы, чтобы захватывать сразу помногу, и ему приходилось неловко подравнивать свою новую прическу сзади, на ощупь находя выбившиеся пряди. Мягкие волосы, покалывая, падали на одежду, за воротник. Когда волосы были подстрижены коротко и ровно, насколько это ему удалось, он срезал оставшееся бритвой. Тут ему неожиданно пришло в голову, что состриженные волосы не должны найти, и он смыл их в большое сливное отверстие в днище ванны. Светлые пряди кружились в струе воды и темнели, исчезая.

Затем Марк снова бегло поглядел на свое отражение. С короткой прической черты его лица изменились — стали жестче и костистее. Он подумал, что выглядит одновременно грубым, брутальным и беззащитным, и новая внешность ему не понравилась. Он несколько раз провел рукой по холодным волосам.

Показавшись в дверях и увидев, что сделал Марк, Варий кивнул и бесцветным голосом произнес: «Пожалуй, руки».

Марк обгрыз ногти до мяса и превратил гладкую, холеную кожу в шершавую, как наждак, хорошенько потерев ее моющим раствором и пемзой. Кожу покалывало, мелкие порезы кровоточили. «Хорошо», — сказал Варий.

Его опять охватила дрожь: ему пришлось зайти в спальню — взять кое-какую одежду и деньги, и он увидел Гемеллу, лежавшую на постели в своем розовом платье.

— Вот все деньги, которые мне удалось найти, — сказал он. — В банк тебе нельзя.

Денег было немного. Семья была богата, но причин держать наличность в доме не имелось.

— Возьми что-нибудь, что сможешь продать, драгоценности или что еще, — сказал Варий, передавая деньги Марку.

Они обыскали столовую, кабинет, снова комнату Клодии. Беря каждую вещь и взвешивая ее в руке, Марк все сильнее ощущал свое предательство и униженность, словно дом постепенно отступался, отказывался от него. Он старался брать вещи помельче, которых не хватились бы слуги, и не из ряда вон дорогие: бронзовую статуэтку из столовой, серебряную вазочку, а из материнской шкатулки с драгоценностями — довольно уродливый браслет, инкрустированный сердоликом, гребень и брошь из сардоникса и тяжелую нитку яшмовых бус. Он не помнил, чтобы мать когда-нибудь надевала эти вещи, и надеялся, что они ей не очень нравились. Потом сгреб все в армейский ранец, который отец принес как-то давным-давно.

Варий заставил его положить еще хлеб, воду, кухонный нож, бритву, одеяло.

Одежда, которую дал ему Варий, едва ли подходила лучше, чем его собственная, но, по крайней мере, никто его в ней не видел. Марк ножницами проделал в ней наугад несколько дырок.

Под конец пребывания в родном доме Варий показал ему вырванную из атласа страницу, отмеченное на ней кружком место в Восточных Пиренеях, милях в пятидесяти от Тарбы, и сказал:

— Сам я не знаю, где это точно находится, да и тебе вряд ли говорили. Вот тут деревушка, называется Атабия. Ступай туда и жди. Надеюсь, они тебя найдут.

Марк кивнул, но невольно прижал воспаленные пальцы к лицу — Атабия находилась в девятистах милях от дома. По железной дороге или самолетом он мог бы добраться туда за день, но Варий уже приказал ему держаться подальше от любого общественного транспорта.

— Тебе придется обходиться без всяких удостоверений, — сказал он. — Даже если бы для тебя это было безопаснее, то для них нет. Ты не должен привести туда ищеек.

— Но не навсегда же я там останусь, — ответил Марк, хотя вообще с трудом представлял, как доберется до места.

— О нет, — с подчеркнутым пафосом ответил Варий, но, как только Марк заикнулся насчет возвращения, резко оборвал его: — Не знаю… что-то должно измениться. Вечно так продолжаться не может.

До отъезда Варий, задумавшись над тем, что он будет делать, когда уедет Марк, раскопал в мусоре коробочку из-под сластей и с дрожью отвращения вынес из кабинета блюдо с нугой. Но войти в комнату, где лежала Гемелла, у него не хватило мужества, и он оставил коробочку со сластями на столике рядом с кроватью Марка.

Они взяли в кладовке ключи дворецкого и пробрались в гараж, расположенный позади виллы. Марк спрятался на полу машины Вария, мягко выкатившей из неосвещенного дома. Они обсуждали вариант с поездкой в Неаполь, откуда Марк мог бы через Средиземное море попасть в Массилию, но так и не могли придумать, как безопасно проникнуть на борт корабля без бумаг. Вместо этого они решили, петляя, преодолеть паутину дорог, окружавших Рим, и доехать до Петринакиан-уэй, где проходила ветка грузовых электропоездов, идущая через всю Италию до туннелей под Альпами.

— Все в порядке? — спросил охранник, открывая ворота, чтобы пропустить Вария.

— Мне надо поехать домой, сделать кое-какую работу, — выпалил Варий. Потом подумал, что следовало бы добавить некоторые подробности, по-компанейски пожаловаться, что им обоим пришлось работать всю ночь, но смог лишь пробормотать: «Утром увидимся».

Машина выехала из ворот. Варий считал, что не стоит беспокоиться об охранниках виллы; правда, к ним добавили преторианцев, но все они работали здесь уже многие годы.

— Хвоста нет. Наверное, ушли. Уже так поздно, — сказал он себе под нос. — Погоди-ка, нет…

Ему показалось, что он увидел тень, мелькнувшую среди кустов тамариска, росших возле ворот виллы, но это вполне могло быть плодом разыгравшегося воображения. Всю оставшуюся часть пути в темноте он молчал, пока Марк не спросил:

— А что будет с тобой, Варий? — И только тут с легким удивлением понял, что это даже не приходило ему в голову, и ответил: — Ничего.

Три часа Марк смотрел на бесконечные трамвайные провода и прерывистый пунктир уличных фонарей, мелькавших за темным квадратом окна, а Варий впился глазами в дорогу, как попавший в расселину альпинист в спускающуюся к нему веревку. Обоим едва не стало казаться, что устойчивая последовательность огней и шуршание шин по асфальту могут когда-нибудь закончиться. Однако через три часа Варий свернул на боковую дорогу к первому сортировочному пункту на Петринакиан-уэй.

Здесь он остановил машину на обочине; она накренилась, и два колеса зависли над покрытым дерном откосом. Молча они сползли по склону к путям. Наверху протянулись, переплетаясь, толстые провода. По платформам, вдоль которых медленно выстраивались вагоны, сцеплявшиеся в составы, уходившие в Лузитанию, Галлию и Ретию, расхаживали машинисты с белыми усталыми лицами, в бледном свете фонарей похожие на глубоководных рыб. Большую часть дороги они проспят, пока провода будут вести их через всю Европу.