Книга Помощник китайца - Илья Кочергин

А старый человек был занят тем, что лакировал стул. Стул утратил свой вид от долгого употребления, и его нужно было заново отлакировать, чтобы он выглядел достойно. Когда Дурды, говоря, что опасно оставаться дома во время второго толчка, стал звать деда на улицу, тот отказался. «Ты видишь, я работаю, — ответил он, — закончу, тогда пойду куда угодно».

Это семейное предание рассказывала моя тётка. Она рассказывала его несколько раз, и история запомнилась мне. А теперь она иногда всплывала у меня в голове. Если бы мне сказали, что в ближайшее время мне упадёт на голову потолок или кирпич с крыши, или меня собьёт машина, или я умру от неизлечимой болезни, то я бы не стал продолжать делать то, чем я занимался. Я бы сразу перестал впаривать товар на улицах или иконки в храмах, учить китайский, ремонтировать новую квартиру, жить вместе со своей женой и тёщей. Если из моей жизни убрать завтра, которого ещё нет, и которое, ещё неизвестно, наступит ли вообще, то жизнь теряет абсолютно всякий смысл.

Если бы у меня отняли завтра, то что бы я сделал? Не знаю. Может быть, попытался разыскать Монгэ Цэцэк? Нет, вряд ли. Может быть, взял бы дочку и отправился куда-нибудь на поезде? Может быть, купил бы пива «Старопрамен»? Да что гадать, когда от будущего не отвяжешься, оно держит меня на коротком поводке. Плохое ли, хорошее — никакой разницы, на него надо работать, а оно всё время отодвигается.

Я уже почти что живу в светлом будущем, потому что в настоящем всё как-то не так. Настоящего у меня нет. Не дай Бог ещё какого-нибудь психоаналитика почитать, Фрейда-Юнга какого-нибудь, так окажется, что за тобой ещё и куча хвостов из прошлого волочится.

Дэн этот тоже не может отвязаться со своей афёрой. Приходил, караулил у двери вместе с каким-то мордоворотом. Пугали опять, но, правда, не тронули. Да и пугали-то слабо. Дэн вообще стоял тихий и скукоженный какой-то, больше вдаль глядел, наверное, не главный он там у них. Мордоворот один и выступал, угрожал ужасными расправами. Надо замок на двери сменить в новой квартире, а то ключи у них остались. Сам-то я отбрешусь, если они уж совсем наезжать станут, а вот за Алёнку страшно немного — возьмут ещё, наймут какого-нибудь идиота, чтобы обидел её.

Ладно, всего не передумаешь, да и вообще лучше не думать, а мечтать. Даже не мечтать это называется, а планировать дальнейшую жизнь. Буду просто нормально работать на новой своей работе, зарабатывать приличные деньги, потом стану там уже инструктором, потом открою свой офис и найму себе полсотни таких же дистрибьюторов. Потом опять, наверное, восстановлюсь в университете.

Будут бабки, тогда и съездить можно в какое-нибудь путешествие — хоть в Сибирь, хоть на Камчатку, куда меня звал тот парень, хоть в Китай.

Когда Алёнка первый раз не пришла ночевать домой, то самым безобразным мне показалось то, что тёща явилась свидетелем всего этого. Провести ночь в тёщиной квартире, когда жена осталась Бог знает где и с кем — это самое неприятное, что только можно придумать.

И я стал жить в новой, ещё не отремонтированной квартире. Потом туда постепенно перебралась и Алёнка с дочкой, перевезли кое-какую мебель. Вовремя мы стали жить отдельно, потому что стыдно, когда кто бы то ни было слушает семейные скандалы. Дэну я сказал, что теперь уже никак не получится с продажей, раз жена здесь живёт. Да и за Алёнку поменьше стал беспокоиться, что её обидят, потому что вообще стал ко всему относиться равнодушнее. Это просто была защитная реакция такая, я читал об этом. Когда говорят, что я, мол, тебе, дураку, изменила, то начинаешь всё воспринимать легче, чтобы не сойти с ума. Это всяким домохозяйкам на Западе делать нечего, так они за судьбу китов в Ледовитом океане переживают или тревожатся за судьбу детей в Нигерии.

А мне как-то даже полегче стало, честно говоря. Когда у человека горе случается, вот, например, как у меня — жена изменяет, то появляется уверенность, что тебе самому спишут некоторые грешки. Мол, у парня, скажут, такая трудная ситуация, что мы его можем понять.

От добра человек, говорят, свинеет, от сильного расстройства тоже. Это смешно, как говорил Чарльз.

Я уже не смущался того, что бросил учёбу, потому что в таком состоянии в голову ничего и не полезло бы, это любому понятно. Ходил спокойно на работу, дома если хотел, то делал ремонт, а если душа к этому не лежала, то не делал. Работа тоже в таких ситуациях очень помогает. Такая работа, как у меня, когда надо приходить по расписанию и уходить по расписанию, когда человек на работе устаёт, но приносит домой зарплату.

Ежедневная работа — это вообще просто находка. Это всё равно, что служба в армии, — думать абсолютно не надо над такими вещами, как смысл жизни и прочая чепуха. Очень кстати начал болеть желудок. Я знаю, что обычно желудок у людей начинает болеть от нервов, так что раз он болит, значит, я сильно переживаю. Меня, можно сказать, губит поведение моей жены.

— Тебя, Алён, желудок не беспокоит в последнее время? Не ноет?

— Нет. Ты же сам утверждаешь всегда, что меня вообще ничего не беспокоит. Что я равнодушный эгоист.

Вот, у неё не болит. Хоть бы придумала, что болит, так нет, она ещё и добавит:

— Ты пей почаще, у тебя ещё и печень будет болеть.

Как будто я пью ради собственного удовольствия!

Я купил книжку Алана Пиза «Язык телодвижений». Замечательная книга для тех, кто работает дистрибьютором. Вечером изучаешь главу, днём отрабатываешь на людях.

Нужно глядеть собеседнику всё время в глаза, постоянно кивать головой, улыбаться. Пиджак расстегнуть, чтобы вызывать доверие. Выбираешь какое-нибудь большое здание, где много учреждений, лучше даже ещё старых, советских — они там ни черта ничем не занимаются, гоняют чаи и с радостью отвлекаются на свежего человека. Контингент обычно в таких конторах — предпенсионные тётеньки или ещё беззащитные практикантки.

Если в комнате несколько человек, то на этих практиканток и надо изливать своё красноречие, хорошо даже поставить девчонку в чуть неловкое положение — это польстит остальным. Другие женщины будут глядеть, слушать, и, как только купит одна из них, остальных задушит жаба. Если грамотно провести разговор, то купят все. И тут же надо мотать, потому что нельзя допустить, чтобы хоть одна из них вернула товар обратно, — стадный инстинкт силён, уйдёшь, с чем пришёл.

— Тук, тук, можно к вам? — Открываешь дверь и уже заносишь ногу через порог, но отскакиваешь чуть назад, нельзя вторгаться на их территорию, пока сами не пригласят.

— Заходите.

Тут уже на законных основаниях влетаешь в их комнату. Можно даже чуть заметным движением поправить что-то в штанах (как будто случайно защемило), женщинам нравится.

Представляешься, из какой замечательной ты компании, которая в этот день устроила рекламную акцию. Ищешь глазами самую покорную, она будет молчать или задавать только те вопросы, которые нужно задавать. Если она стоит, то изгибаешься перед ней, чтобы стать пониже ростом, если сидит — то опускаешься перед ней на корточки и глядишь снизу вверх в глаза, про себя признаваясь в любви. И изящным движением, каким дарят красавицам маленький цветочек, вручаешь ей коробку.