Книга Пороки - Евгения Савченко

Серый Кардинал со вздохом натянул на себя помятую черную рубашку и заботливо помог мне одеть майку.

— Юлий, — я не знала точно, как мне выразить свою просьбу: — Может… Давай не будем уходить? Может, останемся ещё хоть на один день?

Он обернулся ко мне, с удивленной улыбкой:

— Ты не хочешь возвращаться? Почему?

Я положила ладони ему на плечи, понимая, что слова, сказанные мной, наивны и пусты, как слова Пьеро из моего сна:

— Я боюсь, что мы вернемся, и всё изменится…

С ещё одним тяжелым глубоким вздохом он обнял меня, словно маленького ребенка, отрешенно поглаживая по голове:

— Не заставляй меня говорить банальные вещи. Ничто не бывает прежним. Стоит лишь впустить изменяющие всё порывы ветра в свой дом, как они перевернут настоящее, перестроят, ничего не оставят на своих местах. И хорошо это или же плохо — я тебе, к сожалению, а может быть даже и к счастью, сказать не смогу.

Шли мы по сырым, склизким улицам, где умирающий снег превращался в отвратную утреннюю пшенную кашу. Это дворники смешивали его с солью, будто кто-то собирался съесть всю эту осенне-зимнюю сумятицу.

Примета № 11. Возвращаясь за забытой вещью, посмотритесь в зеркало

Утро 13 октября

Дверь, как и прежде, оставалась не запертой. Холл был пуст, многочисленные Там-Тамы молчали. Дом ждал нашего прихода, но он был холоден и нем. Лёгкое шуршание слышалось из-за тяжелой двери, ведущей в Песочную Комнату.

Я хотела взять за руку Серого Кардинала, но не успела: он уверенными шагами направился туда, откуда доносились шорохи и тонкий, едва уловимый звон. Мне пришлось поспешить следом за Юлием, но, войдя в Песочную Комнату, я тут же об этом пожалела.

Красивое, тяжелое длинное платье из черного бархата по-королевски преобразило Сатиру. То, какой я видела её до этого момента, было просто ничем в сравнении с сегодняшним её обликом.

Как и прежде, открытые плечи демонстрировали безупречную осанку, корсет в этом платье не был подчеркнут, оно застегивалось на миллион мелких, обтянутых бархатной тканью пуговиц, подчёркивая надменный взгляд Сатиры. Её образ не кричал, но тихо, уверенно, утвердительно говорил: «Я стою очень дорого».

Как только мы вошли, Юлий захлопнул за собой дверь. Мне это его действие казалось бессмысленным. Да, скорее всего, сейчас кто-нибудь из нас сорвётся, и тогда оглушительная ссора неизбежна. Но в доме всё равно никого нет, а даже если бы и были, то всё равно Юлий — хозяин дома, и выясняет ли он отношения с кем-то или нет — это его личное дело. Но он закрыл дверь в Песочную Комнату. Закрыл так, будто бы сам себе отрезал пути к отступлению.

Сатира с идеальным макияжем на лице первое время будто бы и не замечала нашего присутствия. Она стояла у принесенного кем-то очаровательного столика с ажурными коваными ножками и стеклянной круглой столешницей. Тихонько шурша платьем, блондинка доставала из объёмной картонной коробки статуэтки фарфоровых слоников, обернутые в мятую коричневую бумагу. Разворачивая их, Сатира ставила очередную фигурку на столик, при этом от соприкосновения фарфора и стекла раздавался тихий мелодичный звон, напоминающий её собственный голос, а сорванный лист некрасивой бумаги летел на пол с недовольным шуршанием отвергнутого мусора.

— Доброе утро, Любимый, — Сатира, всё же, поприветствовала Юлия, так и не подняв на него взгляда. Вместо меня она, очевидно, предпочитала видеть пустое место.

— Здравствуй. — Юлий настороженно сузил глаза, быстро перебегая взглядом от статуэток миленьких слоников к платью своей подружки, потом на её лицо и обратно: — Занята чем-то важным?

— Я купила коллекцию слоников. Здесь тридцать четыре фигурки, это для тебя, — Она наигранно-приветливо улыбнулась, указывая жестом на статуэтки: — Тебе нравится?

Юлий сосредоточенно посмотрел на слоников. Все статуэтки были разные, одни чуть больше, другие чуть меньше. Слоники улыбались, поднимали хоботки, хлопали фарфоровыми ушами, махали хвостиками. Один из них с очаровательной улыбкой лежал на животе, растопырив лапки в разные стороны. Их голубые глаза сверкали неподдельным фарфоровым счастьем, а слоновий восторг от того, что они оказались в руках такой обворожительной девушки как Сатира, читался на мордочках без всякого труда.

После ещё одной минуты напряженного молчания Юлий невнятно произнес:

— Сатира, я не понимаю…

— Да ну?..

Её резкое восклицание взлетело и погасло в тишине и бесцветности Песочной Комнаты. Первый слоник разлетелся на части о дверной косяк, пролетев в паре сантиметров от головы Серого Кардинала.

— Что же ты, Любимый, не можешь понять, почему злится девушка? — С каждым новым словом она повышала голос всё больше и больше: — Хотя, действительно, и чего бы это мне вдруг злиться на тебя? Ты не привел свою новую игрушку в дом, ты не уходил, оставив меня совершенно одну здесь, в этой проклятой холодной дыре, где все раскланиваются передо мной, но никто не воспринимает всерьез…

Ещё несколько радостных созданий разбилось о стену, Юлий сделал едва заметный шаг в сторону, чтобы фигурки не задели его.

— Ты бы ещё внес ее в свой дом на руках, а Наркоман шел бы следом, держа над вами венок из омелы, звеня ключами от своей скромной обители, где нашли уединение и воссоединились два истинно любящих сердца…

Фарфоровые осколки, пересмеиваясь и звеня, посыпались на пол. Сатира начала швырять слоников чаще и сильнее, но Серый Кардинал лишь делал безмолвные медлительные шаги, чтобы летящие в него голубоглазые статуэтки не попадали в цель.

— Может быть, он ещё и вашим детям крестным папочкой будет?! Совет вам да любовь! — Королевская истерика от королевы.

— Не выходи за рамки, Сатира, — предупреждающе процедил Юлий.

— Рамки? А за какие рамки вышел ты, когда завалился на эту рыжую подстилку?! — Лицо её было бледным и, казалось, высохшим. Будто бы она забыла сегодня утром о красках румянца, когда наносила на лицо макияж.

Серый Кардинал грустно поморщился, чуть презрительно покачав головой:

— Это тебя не достойно.

Он развернулся и направился к двери, не глядя на меня. Вслед ему посыпались остатки фарфоровой коллекции, звонко шлепающиеся о стену, местами оставляя пятна сколотой песочно-бежевой краски. Нужно было обладать немалым мастерством, чтобы так умело швырять в человека статуэтки, при этом ни разу в него не попав. Сатира то ли в очередной раз просто развлекалась, то ли убивала свой внутренний накопившийся негатив посредством умножения осколков на полу. Разбивать счастливых слоников было чистым вандализмом, и всё же… как красиво она это делала.

— Зато ты ведёшь себя как настоящий знаток высшего общества! — Последний слоник ударился в закрывшуюся за Юлием дверь и с плаксивым треском рассыпался на части.

Сатира одним махом руки смела со столешницы картонную коробку, которая полетела далеко в угол комнаты, а сам стол толкнула в сторону. Круглое стекло разбилось на миллиарды опасных длинных осколков, стеклянная пыль зазвенела в воздухе. Блондинка тяжело дышала, её глаза горели, предупреждая о том, что сейчас она способна только на разрушения, что ничто не останется на пути этой девушки целым и невредимым в следующие часа два.