Книга Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика - Мишель Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хьюстон уже готов был перебить Гринсона с его клиническим отчетом, но тут посреди беседы появилась Мэрилин, подтверждая всем своим видом слова врача. Оживленная, блестящая, изящная, она кокетливо приветствовала режиссера. Затем обратилась к психоаналитику со смущенной улыбкой ребенка, пойманного врасплох: «Я понимаю, насколько мне повредили барбитураты. Но с ними покончено». Она повернулась к Хьюстону: «Мне очень неловко… Спасибо, что дал мне отпуск на эту неделю. Я хочу вернуться. Ты позволишь?» Постановщик не ответил. Молчание прервал Гринсон, заявив, что Мэрилин будет готова без барбитуратов.
Мэрилин вернулась в Рено 5 сентября. Самолет совершил посадку жаркой ночью. Слышались приветственные возгласы, аплодисменты и пение, играл оркестр. Плакаты кричали: «Добро пожаловать, Мэрилин!» Хьюстон взорвался: «Умеют же эти суки-продюсеры устраивать рекламные компании! Они скрыли передозировку всенародным ликованием…»
На следующий день с утра Мэрилин уже была на съемочной площадке. Но когда она вступила под свет софитов, то почувствовала что-то нереальное. В себе, вокруг себя.
Съемки в Неваде закончились 18 октября. В последние дни Артур Миллер все время переписывал сценарий, и когда Мэрилин сообщали об этих изменениях, она всю ночь готовила новые реплики. Кларк Гейбл сказал ей: «Я больше не могу мириться с этими изменениями сценария. Помоги мне. Нам надо от них отказаться». В начале ноября в голливудских студиях «Парамаунт» были сняты интерьерные сцены фильма. Фотограф из агентства «Магнум», пришедший снять репортаж об окончании съемок, Эрнст Хаас, описывал обстановку так: «Все, кто участвовал в фильме, выглядели неприкаянными — Мэрилин, Монти, Джон Хьюстон, — все они в какой-то мере предчувствовали катастрофу». За восемь лет до этого, в попытке биографии «Моя история», Мэрилин назвала себя «голливудской неприкаянной».
Гейбл, верный себе, говорил мало. В последний день съемок Мэрилин, услышав, как ассистент Хьюстона, Том Шоу, крикнул: «Пленка уже в коробке!», рассмеялась: «Прекрасно сказано! Только в коробке чувствуешь себя хорошо! Тесновато, но спокойно!» Все понимали, что некоторые кинозвезды напоминают звезды, которые видны на небосклоне, но на самом деле уже давно погасли. Их свет еще доходит до нас, но они мертвы. Эти актеры играли не что иное, как отражение их собственной жизни. Они словно явились на свои же похороны.
В начале декабря Мэрилин снова встретилась с Фрэнком Синатрой, который выступал в отеле «Сэндз» в Лас-Вегасе. Также там были две сестры президента Кеннеди, Пэт Лоуфорд и Джин Смит. По возвращении Монро Гринсон заметил, что она чувствует себя страшно одинокой, и сказал Марианне Крис, что «ее мучает параноидно окрашенный страх преследования». По его мнению, это реакция на людей, с которыми она встречается и которые могут только повредить ей. Он не назвал — даже по инициалам — тех, на кого намекает.
Вскоре после этого актрису встретил в Голливуде Генри Хэтэвей, который был режиссером фильма «Ниагара», где она снималась. Монро сидела одна в пустой студии звукозаписи. Подойдя, он заметил, что она плачет. «Я играла Мэрилин Монро, Мэрилин Монро, Мэрилин Монро. Я пыталась играть по-другому. И все равно оказывалось, что я опять подражаю самой себе. Я хочу чего-то другого. Я полюбила Артура, потому что он сказал, что я ему нужна, настоящая я. Когда я вышла за него замуж, я мечтала, что теперь смогу, благодаря ему, отдалиться от Мэрилин Монро, а сейчас вижу, что опять делаю то же, что и раньше. Я не могу этого вынести. Хочу выйти из этого круга. Не стану больше играть ни одной сцены с Мэрилин Монро».
Во время съемок «Неприкаянных» Мэрилин съездила в Сан-Франциско. Возможно, она должна была там с кем-то встретиться. Известно, что в ночном клубе «Финнокио» она смотрела шоу пародиста-травести, который подражал ее внешности и голосу. Известно, что она ушла до окончания шоу.
начало сентября 1960 года
Когда Джон Хьюстон полетел на самолете в Лос-Анджелес, чтобы встретиться там с Гринсоном, он хотел не только узнать о состоянии находящейся в депрессии актрисы, но также обсудить план своего фильма о Фрейде, вызвавший определенные проблемы. Он знал о враждебном отношении психоаналитика к этому плану и о его влиянии на Мэрилин и решил воспользоваться последним шансом, чтобы обеспечить его поддержку.
«Я прилетел из Рено в Лос-Анджелес, только чтобы увидеть Гринсона, — говорил режиссер Артуру Миллеру. — Не для того, чтобы увидеть ее. Пусть сама разбирается со своими таблетками. Но он, паршивец, уже два года не дает мне осуществить мой проект насчет «Фрейда». Она появилась во время нашей беседы, и я не смог заставить ее сказать своему психоаналитику, что она будет сниматься в моем «Фрейде»». Именно тогда Хьюстон понял, что на участие Мэрилин рассчитывать больше нечего. Он готовил этот фильм уже многие годы и предложил ей роль за несколько месяцев до того, но в итоге она отказалась играть Сесили. В сценарии, написанном Сартром и самим постановщиком, этот персонаж сочетал в себе разных пациенток Фрейда — истеричек, — благодаря которым и родился психоанализ.
В фильме Хьюстон собирался показать, как Фрейд лечил сексуальную патологию словом, и таким образом воскресить историю изобретения психоанализа. Режиссер любил напоминать, что кино зародилось именно в том году, в котором сделал свое открытие Фрейд, — в 1895-м.
Когда Мэрилин узнала, что Хьюстон готовит этот проект, она сразу же им заинтересовалась. «Я хочу, чтобы в моем «Фрейде» ты играла Сесили, а Монти играл бы доктора, который лечит истеричек!» Мэрилин была в восторге. «Роль пациентки я знаю; разбираюсь и в истерии», — пошутила она. Она знала, что Хьюстон ее терпеть не может, но ее манила эта роль. К тому же она не жалела, что снималась под его руководством в своем первом важном фильме — «Асфальтовые джунгли» и, совсем недавно, в фильме «Неприкаянные». Она была несколько суеверна и считала, что лучше никогда не сниматься больше чем в двух фильмах с одним и тем же режиссером. Но через несколько дней она сказала режиссеру: «Я не могу играть в этом фильме. Анна Фрейд запретила показывать в кино жизнь своего отца. Мне это сказал мой психоаналитик. Тем хуже для Фрейда, пускай дожидается меня, перебирая свои антикварные древности!»
В данном случае Гринсон пытался соблюсти интересы как своего интеллектуального наследия, так и своей пациентки, для которой он теперь выполнял роль агента, управляя ее карьерой и финансовыми контрактами.
Когда режиссер заговорил с ним на эту тему, он ответил категорично;
— Фрейдовские кадры на экране — пожалуйста. Но чтобы в кадре появился сам Фрейд — об этом не может быть и речи.
— Не понимаю, — недоумевал Хьюстон. — Психоанализ говорит о сексе, любви, забытых воспоминаниях, которые Фрейд хотел услышать от пациентов.
— У Фрейда действительно преобладала зрительная модальность восприятия, но он не терпел, чтобы его фотографировали. Фильм о нем стал бы нонсенсом.
— Не соглашусь! Он воспользовался таким странным расположением дивана и кресла для того, чтобы пациент и аналитик не смотрели друг на друга, а видели образы, возникающие из слов. Вот это я и хочу показать в моем «Фрейде». В этом — самое сердце кино: взгляд, обращенный к тайне за экраном, к тому, чего мы не видим. Мы прислушиваемся, задаваясь вопросами о кадрах. В конце концов, ваш психоанализ произошел от гипноза, когда врач и пациент смотрят друг другу в глаза, чтобы оживить прошлое. Скажите: этот отказ от показа психоанализа в кино объясняется, как вы говорите, их глубинным противоречием или, как вы понимаете, их слишком тесной близостью?
