Книга Путин. Россия перед выбором - Леонид Млечин

Вторжение боевиков в Дагестан готовилось несколько месяцев, если не лет. Военные потом с раздражением говорили, что там были созданы долговременные оборонительные сооружения, и возмущались поведением местных властей, которые ничего не замечали.

Удивлялись и бездействию Федеральной службы безопасности.

В реальности и ФСБ, и военная разведка завалили высшее руководство предупреждениями. Тогдашний премьер-министр Сергей Степашин рассказывал потом в газетном интервью: «Каждый день шли шифровки от разных спецслужб, соперничающих друг с другом: вторжение вот-вот начнется. А даты назывались разные. Есть у спецслужб такой элемент внутренней подстраховки: “если что — я доложил”. И когда ничего не происходит — появляется элемент расслабления…»

Боевики вошли в Дагестан под зеленым знаменем джихада — священной войны против неверных — и обещали создать исламское государство, которое объединит Чечню и Дагестан. В самом Дагестане к ним присоединились ваххабиты. О них уже несколько лет говорили как о новых и опасных врагах, которые будут пострашнее обычных бандитов из Чечни, потому что ваххабиты намерены оторвать от России Северный Кавказ и создать самостоятельное исламское государство.

Первая чеченская война способствовала распространению крайних форм ислама на Северном Кавказе, как, впрочем, и в других районах России, где молодые мусульмане сочувствовали своим единоверцам в Чечне. Агрессивный фундаментализм быстро приводит радикально настроенную молодежь к идее террора. Террор — это метод, который нравится всем, кто хочет очень быстро добиться своих целей и заполучить то, чего он желает, — власть, деньги, оружие. Террор — это попытка малыми средствами добиться больших целей. Исламские боевики в Чечне легко вербовали молодежь, которая охотно поддавалась внушению и считала, что сражается за благородное дело.

Боевики, имея весьма слабое представление о религии, стремились выставить себя пламенными приверженцами ислама. В результате ваххабизм стал синонимом террора, экстремизма, радикализма.

Большая часть дагестанских ваххабитов была далека от политики. Все, чего они хотели, — это иметь возможность исполнять каноны ислама так, как они считают нужным. Осенью 1998 года они установили свою власть в селах Карамахи и Чабанмахи. Но тогда Москва не видела оснований применять оружие. Сергей Степашин успокоил ваххабитов:

— Если хотите соблюдать исламские обряды и традиции — соблюдайте. Никто вам мешать не станет.

Но чеченские боевики видели в ваххабитах своих естественных союзников в борьбе за единое исламское государство. Боевики, верно, считали, что Москва не решится на вторую чеченскую войну. Тем более что правительство возглавлял Степашин, однажды погоревший на Чечне. Он приказал организовать отпор бандитам, но развязывать настоящую войну не хотел. Желание Степашина избежать жертв стоило ему карьеры.

Хотя Степашин рассказывал потом, что начиная с марта готовился план ведения боевых действий в Чечне:

— Мы планировали выйти к Тереку в августе-сентябре. Так что это произошло бы, даже если бы не было взрывов в Москве. Я вел работу по укреплению границ с Чечней, готовясь к активному наступлению…

Боевики не ожидали, что получат мгновенный и жесткий отпор. В Дагестан перебросили дополнительные силы, и 11 августа началась крупномасштабная операция по уничтожению боевиков. Федеральные войска действовали умело, не так, как в первую чеченскую войну. Новая тактика формировалась под влиянием современного мирового опыта — подавление авиацией и артиллерией огневых точек противника, расчленение и окружение отрядов противника, отказ от традиции брать населенные пункты к заранее установленной дате или к празднику.

Но тут произошла новая беда. 4 сентября 1999 года взорвали дом в Буйнакске — погибли больше шестидесяти человек, 9 сентября прозвучал первый взрыв в Москве, погибли около девяноста человек, 13 сентября — второй взрыв, больше ста двадцати жертв. И уже после того, как боевиков выбили из Дагестана, прогремел взрыв в Волгодонске, семнадцать погибших… Это были хорошо подготовленные террористические акты.

Тогда возник резонный вопрос: почему же ФСБ при таком огромном и разветвленном аппарате не смогла предупредить эти страшные взрывы, которые унесли столько жизней? Удивляло и то, что проходил месяц за месяцем, а организаторы и исполнители террористических актов в Москве и других городах продолжали гулять на свободе.

В отсутствие достоверной информации ходили самые безумные слухи. В том числе писали о том, что эти взрывы были провокацией, организованной для того, чтобы получить предлог для нанесения удара по Чечне и тем самым обеспечить избрание Владимира Путина президентом. Рассказывали о том, что есть люди, которые знают правду. Предположение о том, что взрывы на самом деле были провокацией органов безопасности, — чудовищное. Но законы, которым повинуется массовое сознание, известны: пока не будет проведено полное расследование и не состоится открытый и гласный суд, люди могут предполагать все, что угодно. Впоследствии сообщили, что дома взрывали не чеченские боевики, а участники подпольных исламистских организаций Карачаево-Черкесии.

В конце 1999 года руководители департамента ФСБ по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом оценили работу своего департамента как неудовлетворительную. Признали, что не смогли предотвратить террористические акты в Москве и других городах. В результате погибли триста пять человек.

Единственное, что доподлинно известно о работе ФСБ после взрывов, — это желание чекистов научить страну бдительности. Закончилось это дикой историей в Рязани, где тоже обнаружили взрывчатку, и жители целого дома — женщины, дети, старики — всю ночь провели на улице в ожидании взрыва. А на следующий день руководители ведомства госбезопасности заявили, что это было учение и вместо взрывчатки там был сахарный песок. Чекисты решили проверить, хорошо ли работают их коллеги-милиционеры…

Никто из замечательных чекистов не подумал о том, что эта страшная ночь в ожидании взрыва означала для жителей того дома в Рязани, для женщин, для детей, для стариков. Тогда говорили, что чиновникам, которым наплевать на людей, не место на государственной службе. Однако ФСБ продолжала настаивать, что такого рода учения необходимы для того, чтобы поддерживать в народе дух бдительности. Рязанская история послужила поводом для нового всплеска слухов о том, что взрывы — это провокация. Пошли разговоры о том, что в Рязани все-таки была заложена настоящая взрывчатка…

Тогда никто и представить себе не мог, что эти события радикально изменят политическую жизнь России. В конце сентября на пресс-конференции в Казахстане глава правительства Владимир Путин произнес фразу, которая сделала его знаменитым:

— Мы будем преследовать террористов везде. В туалете поймаем, то и в сортире их замочим.

Путин стал символом порядка и стабильности. Его поддержали в значительной степени на эмоциональном уровне.

«Наружу выплеснулась вся масса недовольства, разочарования, мести, ярости, чувства собственной ущемленности. Мы не ожидали такой реакции, — рассказывал “Новым известиям” известный социолог Лев Дмитриевич Гудков, тогда заведующий отделом социально-политических исследований Всероссийского центра изучения общественного мнения. — Массовое общественное мнение совершенно ясно и определенно требовало смены руководства. На этом фоне и появился новый лидер, о котором не было ничего известно. Но первые же несколько жестов и легко опознаваемый приблатненный жаргон сделали Путина узнаваемым, он был сразу признан как свой.