Книга Последний танец - Эйлин Гудж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очнувшись, она увидела перед собой встревоженное лицо Шона. Он склонился над Китти, напряженно буравя ее черными глазами.
– Эй, как вы?
– Не знаю… Все произошло так внезапно… – Она снова закрыла глаза от слабости.
– Когда вы ели в последний раз?
– Не помню.
Шон шагнул к маленькому холодильнику в углу комнаты, вынул оттуда банку кока-колы и протянул ее Китти.
– Выпейте. – Он понимающе улыбнулся. – Поверьте, вам сразу полегчает.
Странно, но Китти и в самом деле поверила ему. Приподнявшись, она отпила глоток. Кока-кола вообще ей не нравилась, но сейчас показалась божественным напитком. Судя по всему, Китти не только проголодалась, но и мучилась от жажды. Что подумает о ней Шон? Если она толком не может позаботиться о самой себе, как ей можно доверить ребенка?
– Вы правы, мне не следовало приезжать, – произнесла она.
– Не извиняйтесь, – буркнул Шон. – В том, что случилось, вы не виноваты.
– Отец погиб, мать в тюрьме, и я ни в чем не виновата. – Китти нервно засмеялась.
Шон уселся на матрасе напротив нее, скрестив ноги. В полумраке комнаты взгляд его казался совершенно непроницаемым.
– Послушайте, я тогда вел себя как осел, – смущенно начал он. – По правде сказать, я против вас ничего не имею. Вы симпатичная, и наверняка из вас получится хорошая мама. Но нам тут и так не сладко живется – неприятностей и без того хватает. А ваша семья, простите за резкость, попала в серьезный переплет.
Шон вовсе не хотел унизить или оскорбить ее – просто говорил со свойственной ему жесткой прямотой. Видно, он не испытывал жалости ни к ней, ни к кому-либо другому. Еще до того как отец был признан недееспособным, Шон взял на себя все заботы по хозяйству и опекал младшую сестренку. «Он рассуждает как умудренный опытом человек», – подумала Китти.
Голова ее мало-помалу прояснилась, и комната перестала раскачиваться. Китти слабо улыбнулась.
– Помню, в вашем возрасте я тоже считала, будто знаю, что такое несчастье. Но только сейчас поняла, что такое настоящая беда.
Шон язвительно усмехнулся:
– Послушать вас, так вам лет сто. А вы немногим старше меня.
– Наверное. – Он смотрел на нее в упор, и Китти ощутила странную неловкость. – А сколько вам лет?
– В следующем месяце исполнится двадцать пять. «Зачем мы обсуждаем возраст? – с тревогой подумала она. – Все дело в том, как он смотрит на меня», – ответила себе Китти. От откровенно оценивающего, напряженного взгляда у нее мурашки побежали по спине.
– Я пришла сюда не для того, чтобы пытаться переубедить Хизер, – сказала она, желая сменить тему. – Я просто надеялась…
– Вы надеялись, что Хизер проявит сострадание, великодушие и не станет винить вас в случившемся. Если хотите знать, мне жаль вашего отца – правда. Черт, даже не представляю, что вам пришлось пережить, – сочувственно добавил он. – Но постарайтесь понять мою сестру. Она совсем еще ребенок, а уже как следует хлебнула горя. Такое испытание ей не по силам.
Китти отставила кока-колу и откинулась на матрас. Слезы текли у нее по щекам.
– Я не осуждаю Хизер. На ее месте я вела бы себя точно так же, – горестно вздохнула она.
Когда Шон наклонился и ласково провел рукой по волосам Китти, она еще не осознавала, что барьер уже сломан. Граница между мыслями и действием исчезла. Секунды текли, и Китти не помнила, как получилось, что Шон вдруг лег рядом с ней и заключил ее в объятия. В тот момент это казалось ей вполне естественным.
Она закрыла глаза – от него пахло мылом и душистыми древесными опилками, а объятие было удивительно нежным. Китти провела рукой по его жесткой щеке, и Шон поцеловал ее. Нереальность происходящего напоминала чудесный сон, и каждое прикосновение, каждый поцелуй только усиливали это ощущение.
Китти казалось, будто она плывет по безбрежному океану, и Шон ее единственное спасение в холодных волнах. Она не воспротивилась, когда он снял с нее свитер. В этот момент свет фар проезжавшего за окном автомобиля выхватил из мрака лицо Шона, и Китти увидела его глаза – они были темнее ночи. В них можно было утонуть.
Шон обнял Китти за шею и впился в ее губы. Настойчивый, жадный поцелуй зажег в ней ответный огонь. «Что я делаю… Господи, что я делаю…» – шептал голос рассудка, но она уже не слушала его.
Китти, конечно, понимала, что сейчас не время и не место для романтических отношений, тем более с братом девушки, чей ребенок, возможно, станет ее ребенком. Но она уже ни о чем не думала – ее несло вперед, и Китти не могла остановиться.
Сейчас для нее существовали только Шон и звезды над головой, мерцающие сквозь застекленный потолок. Он выпрямился и стянул с себя свитер небрежным движением – так раздевается тот, кто молод, хорош собой и не стыдится своей наготы. Работа на свежем воздухе сделала его мускулистым и сильным, как те деревья, на которые Шон взбирался ради заработка. Тело труженика, не атлета.
Китти расстегнула его джинсы, и металлическая пряжка пояса приятно охладила ее горячую ладонь. Когда же он вошел в нее, она запустила пальцы в его густые волосы, чтобы не потерять сознание и насладиться каждым мигом пленительного единения. В этот момент только жар их переплетенных тел имел смысл в ее безумном, ускользающем мире.
Гроб из каштанового дерева обошелся в солидную сумму. Но Алекс вовсе не думала о том, чтобы произвести впечатление. И если сестры будут возмущаться, ей все равно. Она выбрала каштан, потому что он напомнил ей одно стихотворение.
«Под раскидистым каштаном деревенский кузнец стоит».
Много лет назад Алекс учила этот стишок в школе. Ее одноклассники никак не могли запомнить его, но она декламировала стишок без запинки. И не потому, что Алекс была самой способной, – просто поэтический образ заворожил ее. Она представляла себе, что это ее отец стоит под каштаном, гордый и сильный…
«И молот по наковальне бьет, высекая искры…»
Глазами полными слез Алекс смотрела на отца, лежавшего в гробу. Сказочный богатырь превратился в старика, уснувшего вечным сном. Его восковой профиль поблескивал в приглушенном свете свечей, суровые губы были плотно сжаты, словно выражали недовольство.
Сидевшая рядом с сестрой Дафна сжала ее руку. Наверное, Алекс сейчас думает о том же. Да, отец порой бывал с ними суров, но, обаятельный, остроумный, он страстно любил жизнь. Люди тянулись к нему и уважали его. А главное, с ним Алекс чувствовала себя в безопасности.
Когда-то давно, еще в детстве, она с родителями и сестрами гуляла по побережью неподалеку от их особняка, возвышавшегося на краю утеса. В лучах заката он напоминал пряничный домик с сахарной крышей. Алекс было тогда лет пять, и ей позволили идти по самому краю берега. Зазевавшись, она споткнулась, и тут же огромная волна накрыла ее с головой. Конечно, огромной она казалась только маленькой девочке, еще не умеющей плавать.