Книга В плену грез - Джейн Донелли

— Из этого ничего не выйдет, Либби, — наконец произнес он.

— Выйдет, вот увидишь. Вчера вечером он согласился с тем, что каждый из нас может оставаться при своем мнении. Он больше не будет диктовать свои условия. А через несколько недель, я уверена, он будет готов согласиться с очевидным.

— Что ты имеешь в виду под «очевидным»?

— Наши с тобой отношения.

— Никогда в жизни.

— Почему? — спросила она дрожащим голосом, затаив дыхание.

Он налил кофе в чистую чашку и добавил в свою.

— Присядь, Либби, и я расскажу тебе, почему. — Она села на единственный стул и поднесла чашку ко рту. Кофе был таким горячим, что от первого глотка у нее выступили слезы. — Потому, что я представляю угрозу для осуществления его планов в отношении тебя. Он хочет для тебя надежности и тепла, а я вряд ли олицетворяю надежность.

— Мне не нужна надежность.

— Ты была окружена ею всю жизнь. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, как без нее обходиться?

Как ей хотелось, чтобы он прекратил задавать вопросы, на которые никто не может дать ответ. Она сказала с вызовом:

— Я не хочу, чтобы со мной обращались как с ребенком и выбирали для меня друзей! Для его поведения нет никакого оправдания, но мне не хочется делать это предметом дискуссии. Поэтому, прошу тебя, Адам, помоги мне.

— А что произойдет, если мы натолкнемся на Яна или Дженни, либо на кого-нибудь еще из тех, кто знает тебя всю жизнь?

— Нам нет в этом никакой необходимости. Надеюсь, удача будет сопутствовать нам.

— Тебе всегда везет, Либби, не так ли?

— Полагаю, что да.

— А если я скажу «нет»?

— Не скажешь. — Она просила о такой малости. Только о том, чтобы дать дяде Грэю немного времени.

— Нет, — сказал Адам, — я не скажу «нет». Я хочу встречаться с тобой.

Она почувствовала, будто гора свалилась с плеч, и ей захотелось петь от счастья. Подошла к нему и положила руку ему на плечо:

— Спасибо. Я уверена, что все будет очень хорошо. Обещаю.

— Обязательно, — согласился Адам. — Но сейчас, коль скоро никто не знает, где ты, было бы лучше, если бы ты возвратилась домой. Как ты считаешь?

— Особенно если учесть, что я сказала Эми оставить всю работу до моего возвращения. Она упрямая как осел. С нее станет — поймать меня на слове и просидеть сложа руки весь день. — Она глотнула кофе, и лицо у нее перекосилось. — Не говори мне, что ты пьешь эту отраву. Он такой густой, что его можно есть ложкой.

— Очень бодрит, — усмехнулся Адам. — Если выпить достаточное количество, то и есть не захочется. Мне можно тебя проводить или ты считаешь, что это может испортить всю нашу игру?

— Давай рискнем. — Она снова чувствовала себя превосходно. Взяла Адама под руку и позвала Каффу. — А ты можешь рассказать мне о своих недоразумениях с законом. Что случилось на самом деле?

— Ничего.

— Что означает это «ничего»? — Она повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты же сказал, что тебя обвинили в краже со взломом.

— Нет, я такого не говорил. Он спросил, были ли у меня неприятности с полицией, и я ответил, что были. Был ограблен местный гараж. Я в этом не участвовал, но был знаком кое с кем из парней, замешанных в этом деле, поэтому полиция задала мне несколько вопросов.

— И это все? Но ты заставил дядю Грэя подумать, что… Можно мне сказать ему, что против тебя не было выдвинуто даже никакого обвинения?

— Мне совершенно безразлично. Он может придраться к тому, что я водил компанию с плохими людьми.

Она чувствовала, что он может, и спросила:

— Но ты ведь не знал об этом, правда?

— Я не знал, что они собираются ограбить гараж, но мне, конечно, было известно, что они отъявленные негодяи.

— Тогда зачем ты с ними общался?

— Мне было интересно в их компании, — усмехнулся он.

У Либби вдруг подвернулась нога: ненадежная сандалия соскользнула с ноги, и она резко качнулась в сторону Адама. «Эта треклятая обувь!» — возмутилась она. Ремешок лопнул, и подошва сложилась под ногой почти пополам.

— Не слишком удачный выбор для длительных прогулок, — заметил Адам.

— Я не предполагала, что мне придется идти так далеко. Думала ограничиться «Свит Орчардом». Видимо, мне так и придется ковылять всю оставшуюся часть пути.

— Я бы мог пронести тебя всю дорогу на руках.

— Неплохая мысль! — Он легко подхватил ее на руки, и она засмеялась, обхватив его за шею: — Я тяжелая.

— Ты совсем ничего не весишь.

Стоило ей повернуть голову, и она коснулась бы губами его щеки. Вдруг сердце у нее забилось тревожно, с перебоями. Она прошептала:

— Боюсь, я слишком тяжелая, и к тому же, представь, если нас сейчас кто-нибудь увидит?

— Кто-нибудь, вроде Дженни Драйвер?

— С очередным визитом к тебе.

— Или Ян. Или дядя Грэй собственной персоной. Если бы он только мог себе представить, что ты бродишь по холмам и направляешься к моей халупе…

— Откуда тебе известно, что именно этим словом он обозвал твой дом? Твоя халупа на холмах.

Адам разразился веселым смехом. Он опустил ее на землю, наклонился и, сняв сандалию с ноги, перевязал ее так, чтобы подошва сандалии стала более-менее прямой.

— Ну, это же элементарно, — объяснил он. — Как же еще хозяин «Грей Муллионса» может обозвать Сторожку лесника?

Когда они подошли к Семи родникам, Либби сказала:

— Было бы, наверное, лучше, если бы мы попрощались здесь.

— Точно. Зачем испытывать судьбу? — До сих пор им еще никто не попался на пути.

— Так, значит, до вторника, Адам, в половине восьмого? — Они договорились о встрече в небольшом городке, расположенном в десяти милях отсюда, и он кивнул.

— Я буду там.

— Я тоже. Спасибо тебе.

— За что? — спросил он. Он ласково погладил ее по щеке, вглядываясь в ее лицо, словно выискивая там что-то. Она не знала, нашел ли то, что искал. — Тебе не за что меня благодарить, Либби, — возразил он, — и сомневаюсь, что когда-либо будет за что. До вторника.

— До свидания. — Она сжала на мгновение его руку и затем тронулась в путь, вверх по холму.

Ян не позвонил в этот вечер — он пришел. А поскольку минут за десять до этого за Мэйсоном зашел доктор Элмс и они отправились в клуб консервативной партии, то Либби к приходу Яна была одна, если не считать Эми, которая находилась на кухне.

Открыв дверь и увидев Яна, она сказала немного усталым голосом, в котором сквозило едва заметное раздражение: