Книга Верный расчет - Джил Уилбер

Он был прекрасен. Ингрид могла бы простоять так всю ночь, следя за его движениями. Если бы у нее не колотилось сердце и не захватывало дух от желания близости. Если бы Ральф внезапно не вынырнул совсем рядом, не подхватил ее на руки и не прижал к холодной, мокрой груди.

Это прикосновение заставило Ингрид вздрогнуть и отстраниться. Ее охватила тревога.

— Что ты делаешь?

— Не хочу плавать один.

— Отпусти меня.

— Как хочешь.

Слишком поздно поняв, что напросилась сама, она начала яростно вырываться, но тщетно. Ральф держал ее крепко и заставил замолчать самым простым способом — поцелуем. Ингрид, дрожавшая от холода, снова почувствовала жар. Как можно ощущать тепло и холод одновременно?

Когда Ральф поднял голову, стало ясно, что именно он собирается сделать. Ингрид крепко обхватила его за шею и взмолилась:

— Пожалуйста, не надо!

Но он ее не слушал. Просто еще крепче прижал к себе и шагнул в воду.

— Ты сама просила отпустить тебя.

Она пыталась удержаться, но внезапное погружение в холодную воду заставило ее разжать руки. Она ахнула, и волна накрыла ее с головой.

Потом она снова оказалась у него на руках и ощутила такой жгучий поцелуй, что чуть не потеряла сознание. Отныне соль всегда будет напоминать ей об этом моменте.

— Вредный! Зачем ты окунул меня? — стуча зубами, пролепетала Ингрид, когда Ральф дал ей вздохнуть.

В лунном свете его улыбка казалась ослепительной.

— Ты имеешь представление, как потрясающе выглядит мокрый шелк?

Ингрид опустила глаза и вспыхнула. Мокрый Лифчик туго обтягивал ее напрягшиеся соски. Ее грудь вздымалась и опадала, усиливая впечатление.

— Кажется, ты хотел поплавать, — хрипло сказала она.

— Несколько минут назад я тоже так думал.

— А сейчас?

Вместо ответа он отнес ее на белоснежный песок, пинком развернул полотенце, положил Ингрид на него, а второе полотенце подложил ей под голову. Когда Ральф опустился на колени, она едва дышала.

— А сейчас я хочу другого.

Его слова были такими же прерывистыми, как ее дыхание. Когда его ладони скользнули по ее телу, легли на влажные груди и погладили бока, Ингрид чуть не задохнулась. Там, где он касался ее скользкой кожи, вскакивали пупырышки. На этот раз не от холода, а от поразительно эротичных ощущений, вызванных его прикосновениями.

Она обняла Ральфа за шею, притянула к себе его голову и ощутила вкус его чудесных губ. Ей полюбилась соль. Насытиться этим вкусом было невозможно. И самим Ральфом тоже.

Внезапно он напрягся и разжал ее руки.

— Что? — спросила Ингрид. Неужели отсутствие опыта заставило ее сделать какую-то ошибку?

Он помолчал, а потом с трудом выдавил:

— Так нельзя.

— Ты не хочешь любить меня? — Ингрид ничего не могла с собой поделать. Ее голос дрожал от обиды.

— Я хотел этого с той минуты, как увидел тебя во главе экскурсии. Поскольку заниматься любовью при твоем сыне было невозможно, я раз за разом принимал холодный душ и ждал этого момента.

Мысль о том, что она может довести мужчину до исступления, пришлась Ингрид по душе.

— Тогда в чем дело?

— Когда мы уходили из хижины, я взял с собой только полотенца.

Но Ингрид все еще ничего не понимала.

— А разве нам нужно что-то еще?

В свете луны лицо Ральфа казалось высеченным из гранита, но в его глазах бушевало пламя. Наконец он провел рукой по мокрым волосам.

— Ты принимаешь таблетки? — спросил он.

— Конечно нет. В этом не было необходимости. — Как только эти слова сорвались с ее губ, до Ингрид наконец дошло и она порывисто села. Неужели женщина может быть такой дурой? Он намекал, что не взял с собой никаких средств предохранения. А ей самой это и в голову не пришло, поскольку она не рассчитывала, что дело зайдет так далеко.

— Потому что после отца Эрни у тебя не было мужчины? — спросил он.

Ей неудержимо захотелось рассказать ему правду, но она молчала, стиснув зубы.

Должно быть, Ральф догадался о раздиравших ее чувствах, потому что сказал:

— Нет, тут кроется что-то еще, правда? Ты хочешь сказать, что больше не можешь иметь детей?

— Нет. Вернее, я не знаю.

Он повернулся и заглянул ей в лицо.

— Эрни плод насилия? Неужели дело именно в этом? Ингрид, ты можешь рассказать мне все. Клянусь, я не буду думать о тебе хуже. Я должен знать. Должен понять, как с тобой обращаться.

В его голосе слышалось сочувствие. Сочувствие к ней, и это было невыносимо.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала она. Черт побери, нужно было сопротивляться ему. Тогда он не стал бы задавать вопросы, на которые она не может ответить.

Ральф коснулся ее щеки.

— Если ты зачала Эрни в результате насилия, то должна знать, что это не твоя вина. Тебе нечего стыдиться.

Тут Ингрид не выдержала и порывисто отвернулась.

— Несешь сам не знаешь что!

— Тогда расскажи. Или скажи, где я могу найти этого сукиного человека, который сделал тебе ребенка, а потом удрал. Я заставлю его пожалеть о том, что он родился на свет.

— Далеко и долго искать не придется! — Слова слетели с губ прежде, чем она успела спохватиться. Испуганная, она поднялась на ноги. — Я иду одеваться. Отвези меня в Оберхоф.

Ральф молниеносно вскочил, навис над ней и заставил попятиться.

— Не торопись. Сначала объясни мне кое-что.

— Тут нечего объяснять. Я уверена, что ты сможешь догадаться сам.

Он схватил Ингрид за руки.

— Я пытался, но не угадал, верно? Если бы не Эрни, я подумал бы, что ты девушка.

Ингрид закрыла глаза, боясь выдать себя, но не смогла скрыть дрожь, сотрясшую тело. Ее лицо залил яркий румянец, заметный даже в полумраке.

Следующие слова Ральфа подтвердили это.

— О Боже, так оно и есть…

Его прикосновение заставило Ингрид вновь испытать жаркое и неудержимое желание. Даже сейчас, когда ее тайна могла вот-вот выйти наружу. Не желая испытывать это чувство, она попыталась вырваться, но Ральф заломил ей руки за спину.

— Тогда объясни, как девушка может иметь ребенка.

Ингрид отвернулась.

— Я вовсе не обязана тебе что-то объяснять!

— Еще час назад я согласился бы, но теперь мы слишком далеко зашли. Я должен знать, что происходит.

От гнева, слышавшегося в его голосе, у Ингрид сжалось сердце. Сколько можно скрывать от него правду? О ком она заботится? О себе или об Эрни? Она не знала, что ответить, и поэтому продолжала молчать.