Книга Высший класс - Фридрих Незнанский

2

…С Иваном Ильичом Ильичевым Жора Сопелов познакомился еще в 1989 году в СИЗО, из которого в дальнейшем был отправлен по малолетке в лагерь для несовершеннолетних преступников, а Борода — на волю, поскольку уже тогда был в своей полной силе.

Что касается зоны, на которой Сопло провел ровно год вместо полученных трех за групповую драку, вряд ли бы ему досталось что-либо помимо условного срока, если б при этом не был убит Жоркин враг и соперник, студентик МГУ: драка произошла из-за девицы, в которую Сопло влюбился в первый и, как он тогда полагал, последний раз в жизни. Она же, напротив, предпочла того самого студентика, коего Сопелов с дружками в итоге и замочили… О том, какой он дурак, коли уж позволил себе пострадать из-за какой-то сучки, Борода объяснил Жорке в первый же день их знакомства.

Неизвестно, чем именно приглянулся Ильичеву этот обозленный на весь свет пацан — возможно, своим холодным и неподвижным, почти змеиным взглядом и явно непокладистым характером. Однако понравился — Борода уже и тогда был немолод и потихонечку приглядывал себе преемника для хорошо налаженного им к тому моменту бизнеса: целой сети подпольных борделей, успешно функционирующей в столице вне поля зрения правоохранительных органов, представители которых и в те, канувшие в безвестность советские времена совсем не прочь были погреться у этого сомнительного костерка.

Весну 1990 года Сопелов вполне мог считать началом своей подлинной жизни. Вернувшись из лагерей в конце мая, Жорка обнаружил, что его родители за прошедшие месяцы разошлись: мать с новым мужем и младшей дочерью жила в их прежней квартире у Савеловского, была беременна, и сын-уголовник ей оказался нужен как дырка в голове. Отец — к слову сказать, преподаватель того самого МГУ, в котором учился убитый студент, и вовсе поменял место жительства, перебравшись в Питер.

Проснувшись рано утром 3 июня (почему-то число ему запомнилось навсегда) в ставшей чужой квартире, Жорка вдруг осознал, что всю нынешнюю ночь в горячих и тяжких сновидениях валандался по каким-то неясным делам с тем самым дядькой, с которым познакомился в СИЗО и которого успел вроде бы забыть за насыщенный событиями лагерный год. Удивительное дело, но в памяти всплыл даже номер телефона, который Борода (так, кажется, его погоняло звучит) убеждал Жорку запомнить наизусть. Сопелов сделал тогда вид, что запоминает, а на самом деле просто выкинул из головы и номер, и его владельца. А теперь вот ни с того ни с сего вспомнил… К чему бы это?

Ответ на свой вопрос Сопло получил, потащившись в ванную и услышав, как на кухне всхлипывает мать, а отчим тоном, исключающим любые возражения, видать, не в первый раз твердит фразу: «Я повторять больше не буду! Чтоб завтра же этого уголовника в доме и духу не было!..»

Далее следовала аргументация, слушать которую Жорка не стал. Конечно, сраного маменькиного муженька опустить ему, в особенности благодаря лагерной выучке, несмотря на внешнюю тщедушность и неполные девятнадцать годиков, ничего не стоило. Однако не даром же он, покидая негостеприимные просторы Башкирии, дал себе клятву впредь быть умнее и осмотрительнее и с зоной завязать раз и навсегда? К тому же все тот же лагерный опыт быстро научил прежде легко впадавшего в слепую ярость Жорку загонять подобные эмоции внутрь, а обидчикам мстить не сразу, как в детском саду, а выждав удобный момент и обзаведясь гарантией собственной безопасности.

Вот поэтому, умывшись и спокойно позавтракав на кухне, с которой отчим успел ретироваться, не глядя на мать, в свою очередь отводившую от него заплаканные глаза, распрощался с родительницей легко, словно собирался заглянуть в ближайшую булочную, и покинул бывший родной дом навсегда, даже не позарившись на несколько купюр, валявшихся без присмотра на подоконнике. Одну из них мать тайком от отчима сунула сыну сама, и, как выяснилось, для начала новой жизни — благодаря Бороде — этого оказалось достаточно.

Ильичев, которому Жорка позвонил из ближайшего автомата, трубку взял сразу, как будто только и ждал этого звонка. И Сопелова тоже узнал сразу. Спустя полтора часа тот уже входил в хорошо охраняемый, расположенный на одной из московских окраин особнячок Бороды, способный произвести впечатление и не на такого соплю, каким был тогда Жорка. Впрочем, сам Ильичев скромно называл это жилище «дачкой» и никакого внимания на Соплову ошарашенность огромным холлом с настоящим камином, в котором, несмотря на жару, пылал огонь, не обратил. Такие особнячки с каминами и холлами, где есть самый настоящий бар, Жорка видел только пару раз в американских кино — по тем временам не только в России, но и в Москве они еще были в диковинку.

И совсем уж из области сказки про Золушку было то, что Борода почти сразу же предложил Сопелову поселиться в этом дворце, где комнат на два этажа оказалось немерено. Жорке досталась просто отпадная — с видом на водохранилище и роскошный парк, за которыми начиналась уже территория области. Откуда-то Борода знал и о досрочном освобождении парня, и о разводе папаши с мамашей, и даже про наличие отчима. Ну а вычислить, как именно встретил бывшего зэка при данных условиях дом родной, мудрому Бороде ничего не стоило — это в глазах тогдашнего Сопла его осведомленность выглядела чуть ли не волшебством. Так же, как и последовавшая вслед за Жоркиным водворением на «дачке» целая неделя сладкой жизни, о существовании которой Сопелов всегда догадывался. Однако вкусить довелось тогда впервые… Не вкусить даже, а скорее лизнуть. Ибо ровнехонько на восьмой день рано утром Сопелова разбудила молчаливая горничная и пригласила в кабинет хозяина, располагавшийся внизу, радом с холлом.

Не вполне отошедший от наканунешних возлияний Жорка, кряхтя и стеная, вылез из постели, кое-как умылся холодной водой в смежной с его комнатой ванной и потащился на вызов.

Борода в отличие от него был бодр и свеж, словно и не он делил вчера до полуночи застолье со своим гостем. Сидючи за огромным письменным столом, он перебирал какие-то бумаги, изредка поглядывая на монитор компа — тоже редкость по тем временам. На Жорку с его помятой, невыспавшейся физиономией поглядел без одобрения и велел сесть на стул напротив, словно постороннего посетителя.

— Выглядишь неважно, — сухо бросил Ильичев без намека на какую-либо теплоту в голосе. — В твоем возрасте следует уже знать свою пограничную рюмку, иначе работы не будет…

Жорка хотел спросить, о какой работе идет речь, но почему-то промолчал, и правильно сделал. Поинтересовавшись, словно между прочим, как понравилась его гостю «дачка» и здешняя жизнь, Борода и сам перешел к делу, предварительно коротко и без занудства напомнив, что и «дачки», и все, что к ним прилагается, сами по себе из воздуха не материализуются. Все это — результат немалого труда и многих лет жизни их хозяев. И коли он, Жорка, не прочь обзавестись подобными атрибутами — добро пожаловать в сферу деятельности, которая в связи с политической ситуацией в стране, по мнению Бороды, вот-вот будет легальной. А пока… Но это — вопрос времени. Начать, однако, Соплу придется с самых низов. Предварительно запомнив на всю оставшуюся жизнь, что на самом деле мальчиков с улицы в этот бизнес не пускают. А тех, кто пытается влезть самостоятельно, наказывают. Очень строго наказывают!