Книга Своенравная красавица - Сильвия Торп

— Вот еще одна позорная вещь! — негодующе воскликнула Сара. — Почему нашего священника вынудили уехать, бросить свое дело и дом и уступить место пуританину с кислой миной?..

— Сара, думай, о чем говоришь! — резко оборвала ее Черити. — Такие мысли лучше не высказывать вслух!

— Да я бы ни с кем и не говорила так, кроме тебя! Уж не настолько я глупа, чтобы не понимать, когда надо прикусить язык. Но разве не позор, что доброго старика преследуют за благочестие, а Джонас еще и аплодирует! Когда я вижу, как они все время шушукаются, мой брат и пуританский священник, мне стыдно, что я сестра Джонаса.

— Ну конечно, они должны сблизиться! Других-то друзей у них нет в деревне.

Черити смолкла: маленький Даррелл зашевелился и открыл глаза. Несколько секунд он осматривался вокруг, недовольно таращась со сна, но когда Сара протянула к нему руки, расплылся в радостной улыбке. Он сполз с коленей Черити, и она поднялась на ноги, стряхивая траву с юбки.

— Пошли, — сказала она. — Пора домой.

Сара тоже встала. Взяв за руки малыша, они забрались на насыпь и тихонько побрели к дому. Солнце пригревало плечи, густая трава пестрела лютиками. Лебедь сонно скользил по глади воды крепостного рва. Для Черити было что-то неизъяснимо грустное в том, что этот мирный уголок ничуть не переменился, когда так много всего прекрасного и дорогого ушло навсегда. У кустов боярышника она остановилась и посмотрела на ветви, усыпанные розово-белыми цветами на фоне глубокой синевы неба.

— О, боярышник в цвету! — мечтательно сказала она. — Раньше мы ходили сюда на майский праздник! Еще до того, как майское дерево и пирушки вокруг него в честь майского праздника были приговорены к смерти Джонасом и иже с ним — за гнусную греховность. — Она помолчала, искоса бросив взгляд на Сару, и в этот момент прежняя, шаловливая Черити выглянула из-под маски приличий. — Я часто диву даюсь, кузина, как это люди, претендующие на праведность, ухитряются обнаружить зло в самых простых вещах.

Сара рассмеялась, и маленький Даррелл тоже захихикал, заряжаясь их весельем, хотя и не понимая причины. Он высвободил ручонки и побежал вперед. Так он и бежал до самого дома. Но у дверей приостановился, потом вернулся к Черити и снова ухватился за ее руку.

Она наклонилась и подняла его, привычная боль кольнула сердце. Так бывало всегда: сколько бы ни веселился малыш на прогулке, какая-то тень касалась его, как только он входил в дом. Как будто он знал, что его там только терпят. Именно в такие минуты Черити видела в нем Элисон. Она отнесла его прямо в детскую, которую когда-то делила с кузинами и которую Элизабет, по приказу мужа, нехотя согласилась предоставить ей. Комната считалась ее собственным домом, тут она чувствовала себя относительно свободно, но это убежище не могло служить ей долго.

В тот вечер, после того как малыш заснул, Черити сидела там с няней — теперь они часто бывали вместе. Няня совсем постарела, маленькая, согбенная, лицо как печеное яблочко. Конечно, она уже не могла работать, как когда-то, но способности ее оставались при ней, не подвластные годам. Сидя в полутьме, она наблюдала за лицом Черити, склонившейся над шитьем в круге света от сальных свечей на столе. Няня обратила внимание на чуть заметную морщинку между густых бровей и напряженно сжатые губы. Черити всегда была самой любимой ее воспитанницей, и она без труда читала все эмоции, отражавшиеся, как в зеркале, на смуглом живом лице.

— Что беспокоит тебя, мой птенчик? — прервала молчание няня.

Черити удрученно вздохнула и отложила рукоделие.

— От тебя ничего не скроешь. Понимаешь, ведь малышу уже четыре года. Скоро ему понадобятся настоящие учителя, не то что я. Ему нужно получить образование, соответствующее положению семьи Конингтон. А откуда мне добыть ему воспитателя? Я не могу просить дядю нанять ему учителя. Он бы, вероятно, согласился, но Джонас и тетя найдут способ помешать этому.

— Ох, господин Джонас распоряжается теперь всеми расходами, вот в чем беда! — В голосе няни звучало неодобрение: она не выносила Джонаса и сердито следила за его всевозрастающим самомнением. — Это правда, он не испытывает добрых чувств к маленькому господину, а еще меньше сама хозяйка — к их стыду! Что плохого им сделал наш милый крошка?

— Он сын Даррелла Конингтона, — жестко ответила Черити. — Джонасу этого вполне достаточно, для ненависти других причин не требуется. — Черити встретила внимательный взгляд старой женщины. — Няня, порой я смертельно боюсь! Дядя — наша единственная защита, а его здоровье слабеет день ото дня. Что станется с нами, с маленьким Дарреллом и со мной, когда он умрет?

— Ну, у вас-то всегда будет пища и крыша над головой, — откликнулась няня. — До тех пор, пока в Конингтон-Сент-Джоне останется хоть один дом.

— Да, я знаю, в деревне у нас добрые друзья!

Черити поднялась и беспокойно заходила по комнате.

— Но им самим, беднягам, сейчас едва хватает на жизнь, а кроме того, не подобает наследнику Конингтона расти в хижине или в фермерском доме. Если бы я только знала, как лучше поступить! Почему же Даррелл не едет домой? Я так устала одна нести это бремя!

Глава 2

ДЖОНАС

Черити получила известия о Даррелле уже на следующий день и из самого неожиданного источника.

В середине дня в Маут-Хаус прибыл Джонас. Черити узнала об этом по суматохе, которая всегда возвещала о его приезде, но не видела его до вечера, когда все домашние собрались в холле для молитвы. Отношение Джонаса к ней и к ребенку постоянно провоцировало Черити на ссору. И ей пришлось усвоить раз и навсегда нехитрое правило: чем старательнее избегаешь его, тем меньше имеешь неприятностей. Поэтому она спокойно и вежливо поздоровалась с Джонасом и пошла на свое обычное место, которое было выбрано для нее не случайно и находилось между членами семьи и старшими слугами.

Джонас сам проводил молитвы, и Черити, глядя, как он стоит, дожидаясь, пока слуги займут свои места, подумала, что он явно сверх обычного доволен собой. Джонасу было чуть больше двадцати, он превратился в плотного коренастого молодого человека с красивым, но почему-то странно отталкивающим лицом. Возможно, это из-за полного отсутствия чувства юмора или из-за жестокости, что поселилась в глазах и у рта, отражая фанатизм и нетерпимость, присущие его натуре. Джонас занимал теперь заметное положение в своем кругу и становился все грубее и высокомернее с менее удачливыми.

Почувствовав, что кто-то наблюдает за ней, Черити подняла голову и поймала взгляд светлых глаз Дэниела Стоутвуда, камердинера Джонаса. Стоутвуд жил в Плимуте и не был связан со слугами Шенфилдов ни узами крови, ни обычаями, которые объединяли их с остальным населением деревни. Они относились к нему настороженно. Это был долговязый парень с землистым лицом, жесткими рыжими волосами и постоянно постным выражением притворной скромности. Черити не жаловала его, и он знал это. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем возможность притащить своему хозяину новую сплетню о ней.