Книга Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов

MURMUR: Там ещё разные стихи были. Мне один понравился. Но он не до конца. Потому что Муха его и сама до конца не знает.

ALLA: Про любовь?

MURMUR: Скорее, наоборот:)

MORDA: А ну-ка?

MURMUR: «У моей ненависти

Как минимум четыре цвета:

Первый — цвет моего пистолета,

Хранящего холод правой руки.

Чёрный — как цвет моих глаз — смотри». И, короче, дальше она не знает.

JOOD: Неплохо, неплохо. Мне нравится.

URAN: А почему не знает?

MURMUR: Да тот чел его не закончил, этот стих.

SWAN: А где это сама Муха? Чего это она нас тут дерьмом не поливает?

MURMUR: Да она, я так понял, на моря поехала. Отдыхать. В Крым, в Ялту. С племянником, что ли. Так что недели три чатиться не будет:|

SWAN: Ну и слава Богу.

ALLA: Хотя без неё скучновато:)

URAN: Особенно SWANу:)

MORDA: Ха-ха. Это точно)))

LULU: А кто куда летом в отпуск? И когда?

JOOD: Да я, наверное, вообще летом не пойду в отпуск. А вот осенью…

Это темнее самой тёмной темноты, в ней-то хоть есть отблеск далёкого — фонаря, созвездия, молнии, близкой зари — источника света…

Чернее самого чёрного куска черноты, увиденного январской ночью, в том закутке коридора, где нет окон. И рядом — дверь в туалет. И кажется, что там, в этом углу, где происходит макрохимическая реакция теней…

ПРОВАЛ.

ВХОД.

ЗДЕСЬ.

Нет визуального восприятия, нет температурного режима.

Я стою посреди гулкого пространства, гадая о его размерах. Тьма заполняет его осязаемыми чёрными чернилами…

Огромный пустой ангар.

Моя память.

Чёрная стерильная пустота.

Она огромна, но не безбрежна.

Где-то у неё есть границы.

Где-то есть стены.

Где-то высоко, под потолком, висит дюжина светильников дневного света. Многие лампы перегорели, конечно, но некоторые ещё вполне ничего.

Густо покрытые пылью белесовато-молочные длинные цилиндры.

И есть рубильник.

Не где-то. Здесь. У меня под рукой. Прямо сейчас. Я могу сдвинуть рычаг вверх, и тогда медные контакты, позеленевшие в ожидании, блеснут короткой искрой. И, может быть…

Я слишком долго ждал. Я не думаю. Я просто двигаю рычаг вверх. Навстречу.

Секунда — и вспышка выжгла мои глаза, испепелила сетчатку, расплавила хрусталики и роговицу… Даже сомкнутые изо всех сил веки не помогли…

Вспышка.

Меньше мгновения, коему КТО установил рамки? Ты?!

Это сон? «Это» и есть сон?!

Странная зудящая эфирность происходящего?!

Это привиделось?

Эта нереальность?

Я понимаю: я впервые не провалился в чёрное небытие для того, чтобы через мгновение открыть глаза утром.

Мне впервые снится сон.

И снится мне

Ангар.

Огромное пустое помещение.

Стерильное. Герметично закупоренное.

Без следов и запахов.

И под потолком.

Медленно. Очень медленно. Мигает почти перегоревший светильник. И в его неверном свете…

Дверь.

В самом дальнем конце ангара.

Дверь без ручки, щеколды и замочной скважины.

Маленький, свёрнутый в тугой квадратик, лист бумаги. Втиснутый в щель между дверью и косяком.

Жёлтый. Полуистлевший кусок пергамента.

Возьми его.

Разверни, опасаясь, что — тссс! тихо! — и он рассыплется пеплом у тебя в руках.

Разверни и прочти:

Умоей ненависти

Как минимум четыре цвета:

Первый — цвет моего пистолета,

Хранящего холод правой руки,

Чёрный, как цвет моих глаз, — смотри;

Сердце — чёрного льда в груди кусок.

Пуля. Затвор. Ствол. Висок.

ВСЁ…

Оборвался волосок…

Чёрный.

Прочти и пойми — Ты тот, кто однажды, ломая грифель, написал эти строки кривыми буквами на заднем сиденье мчащегося фрррррррррррррррррррррр…

Я заляпал простыню тёмным: кровь пошла носом. Я проснулся и вскочил, хватая ртом воздух, судорожно проскрипев пружинами кровати. Я невидяще уставился в стену и схватился за левую сторону груди. Да. Я проснулся.

Я не испугался.

Я знаю.

Я тот.

Кто написал это стихотворение.

И где-то в далёком Крыме, в Ялте, есть тот, кто знает про меня. Муха.

Я человек, серьёзно повлиявший на её жизнь?

Тогда она должна мне помочь найти мою.

Я должен увидеть её. И я это сделаю.

Прямо сейчас. Меня никто не остановит.

Дежурная по этажу как всегда ушла спать в «Процедурную». Поэтому становлюсь обладателем нужного ключа без проблем. Ящик стола они не запирают. Хм… Всё за меня.

В неверной тьме начавшихся уже белых ночей неслышно передвигаюсь по коридору: обычно светлее, но сегодня весь день небо затянуто тучами. И даже капало сверху. Глянув мимоходом в окно, отмечаю, что белых проплешин снега уже не осталось вовсе. Северное лето вступает в свои права.

Но сейчас не до этого. Вперёд. Мои пальцы не хотят оставлять отпечатков. А ещё я умею делать одну замечательную вещь — планировать.

В кабинете Галины Алексеевны, в одном из отделений шкафа — то, что привело меня сюда. Несколько бумажных конвертиков со штампиком «Многопрофильный Больничный Комплекс НефтеГазХим». Это продукция фармацевтического отделения, расположенного на втором этаже здания.

Не запатентованное пока детище местных фармакологов. Без вкуса. Без запаха. Огромной концентрации. Просто белый порошок. Я знаю о его существовании давно. Его дают вместе с обезболивающим покалеченным, буквально собранным по частям пациентам, не могущим заснуть.

Я беру два пакетика.

Нетерпение подгоняет меня тычком в спину. Но я действую размеренно, шаг за шагом. Ключ — в стол дежурной. Теперь дальше.

— О! Дро, тебе что, не спится?

— Да… Что-то никак.

Юра и Ярик за компьютерами.

— Я посижу?

— Да сиди… — Они увлечены какой-то игрой. Им не до меня. Отлично.