Книга Рыжий - Джеймс Патрик Данливи

— Доброго вам вечера и удачи, сэр.

Фу-ты, ну и разговорчик. Мастер по банальностям. Выходные, черт бы меня побрал. Но зато хороший кусок печенки.

В полумраке станции Вэстлэнд Роу. Он купил газеты, свернул их в трубку и, поднимаясь по лестнице, похлопывал ими по бедру. Сидя на чугунной решетке, он наблюдал за людьми, проталкивающимися в ворота. Где ваши стройные лодыжки, о женщины? Ни одной. Как у ломовых лошадей. А что в газетах? Тоскливая, безнадежная скука. Приключения Кота Феликса. Убрать их долой. Мне нужно в туалет. Ну и здоровенный же он. Капает вода. Слава Богу, поезд.

Грохочущая, подпрыгивающая, закопченная игрушка. То и дело издавая гудки, проносится она мимо бесконечной череды окон, из которых выглядывают недовольные сонные хари. Хорошо бы найти местечко в первом классе. Черт бы побрал этот битком набитый дрянной поезд. Ну и ладно, поищу в третьем. Подтягивается, забрасывает пакет с мясом в сетку над верхней полкой и садится, втискиваясь на свободное местечко.

Напротив него уткнулись в газеты людишки, живущие в дешевых, прилепленных друг к другу особняках в Гленаджери и Сандикове. Почему бы вам не полюбоваться видом из окон? И не посмотреть на каналы, сады, цветы? К тому же все это бесплатно. Не стоит нервничать из-за этого дерьма. Это я тебе, пришибленный недоносок, ну чего ты на меня пялишься? Плюгавый тип продолжает пристально на меня смотреть. Исчезни, ради Бога.

Чах-чах-чах,

Чух-чух-чух

Вз-вз-вз

Мы уже далеко. Не стоит обращать внимания на этих дегенератов. Выводит меня из себя. Продолжает смотреть на меня в упор. Если он не уймется, клянусь Христом, я вышибу стекло его башкой. Впрочем, стоит ли удивляться хамству в третьем классе?

Девушка, сидящая напротив, бросает на него испуганный взгляд. Это еще что такое? Может быть, я оказался в поезде, направляющемся в сумасшедший дом? Вероятно, этот недоносок тискает ее бедро. Развратник. Может, мне стоит вмешаться и дать отпор его подлым поползновениям? Не нужно вмешиваться в чужие дела. С меня хватает моих собственных проблем. И что это с ними со всеми. Все купе ерзает, словно их вот-вот схватят корчи. Это конец. Я предвкушаю славный ужин — печенку — и прогулку. Но почему эта девушка закрывает лицо книгой? Она что, слепая? Купи себе очки, глупенькая потаскушка. Может, этот подонок смущает ее, она вся залилась румянцем. В этом городе все страдают от полового голода. Вот в чем дело. Вот где корень зла. Отвлечься. Я должен отвлечься. Почитаю колонку, посвященную памяти усопших.

«Донохью (вторая годовщина). В скорбную память о нашем любимом отце Алексе (Рекси) Донохью, покинувшем сей мир 25 июля 1946 года, привратнике Дублинской бойни. Помилуй, Господи, душу его.

Состоится месса. R.I.P.

Навеки ушло дорогое лицо

Наш добрый, Веселый друг,

Которого нежно любили Всегда,

Но память о нем не умрет никогда».

Внезапно его насквозь прожигают слова:

— Но послушайте, послушайте, ведь здесь женщины.

Гробовая тишина в купе. Маленький поезд с шумом проносится мимо Большого Канала и запущенных садиков Рингсенда. Себастьян впился глазами в газету, прижав ее к лицу. И опять, словно непристойность, произнесенная в церкви:

— Послушайте, сэр. В вагоне женщины.

Кто набросится на него первым? Пусть кто-нибудь другой сделает первый шаг, когда начнется драка, я ухвачу его за ноги. Я нервничаю. Ненавижу подобные выходки. И почему, ради всего святого, я оказался в этом вагоне? И когда я наконец приеду? Без сомнения, этот человек — сексуальный маньяк. В любой момент он может начать грязно ругаться. Терпение мое не безгранично. Как у той старушки, которая перебирая четки, выкрикивает после каждой десятой бусины грязные ругательства. Не терплю непристойностей. Посмотреть только на них — ведут себя как ни в чем не бывало. Лучше перестать листать газету — он может ударить неожиданно. А этот красноносый в углу хохочет, хватаясь за живот. Господи, скорей бы уже доехать. Никогда больше не поеду в третьем классе.

— Ну сколько я могу повторять — здесь дамы.

Себастьян поворачивается к нему, переспрашивает ледяным тоном:

— Что вы сказали?

— Я хотел спросить, вы ничего не забыли сделать?

— Не понимаю вас.

— Повторяю — здесь дамы. Вам следует себя осмотреть.

— Вы обращаетесь ко мне?

— Да.

Нет, это уже слишком. Не следует обращать внимания на дурака. Просто невыносимо. Надавать бы затрещин тому дегенерату в углу, которому так нравится все, что здесь происходит. Он получит еще больше удовольствия, если я сломаю ему челюсть. Почему в Ирландии такие типы разгуливают на свободе? Весь город кишит ими. Если на меня нападут, клянусь Богом, я подам в суд на того, кто продал билет сумасшедшему. Две девушки опять смущены. Чертов поезд до самой Скалы едет без остановок. О Господи. Я должен все это выдержать. Самообладание и хладнокровие во чтобы то ни стало.

— Отвратительное поведение, сэр. Вынужден сделать вам замечание. Дело, однако, весьма скверное. Шокирующее публику поведение в общественном транспорте. Часть вашего тела видна, сэр.

— Прошу вас меня извинить, но не суйтесь в чужие дела, иначе я сломаю вам челюсть.

— Нет, препятствовать такому поведению в присутствии дам — мое дело. Стыд. Вы ведь не один в вагоне.

Безнадежно. Нельзя позволить ему втянуть меня в подобный разговор. Нужно пораскинуть мозгами. Мы въезжаем в Бутерс-таун. Через минуту я уже выйду из вагона. Видна часть тела? Палец? В святой католической Ирландии нужно носить перчатки. И лицо. В последний раз я появляюсь на людях без маски. Чаша терпения переполнена. Но я никому не позволю вывести меня из себя, никому, даже этому обезумевшему простолюдину.

Стараюсь не смотреть в глаза красномордому маньяку. Смотрю в окно. Вижу парк, в котором моя милая Крис впервые со мной заговорила. Наконец избавление. Хохочущий урод в углу. Вытащу его из вагона и погоняю ремнем с одного конца перрона на другой. Что он делает? Показывает на свое колено. Мое? Колено? Боже праведный! Он весь вывалился. Весь целиком.

Выпрыгиваю за дверь. Убраться бы побыстрее. Голос вдогонку:

— Вы не забыли еще кое-что?

Лихорадочно хватаю пакет с проступившими пятнами крови.

И снова голос вдогонку:

— Сегодня вам не удается забыть о своей плоти.

11

Опрокидывает рюмку за рюмкой, жадно глотает, требует еще. У его локтя все тот же пакет с печенкой: коричневый, пропитавшийся кровью. За крыши домов, выстроившихся на противоположной стороне улицы, заходит солнце. Уже поздно. С Мэрион, вероятно, справится будет не так уж трудно. Я старался поразмыслить над тем, что произошло. Дело не в храбрости, или угрызениях совести, или в чем-нибудь подобном, но я не в состоянии выбросить из головы ту ужасную, просто невообразимую сцену. Мне всего лишь нужно было застегнуть ширинку. Всего лишь.