Книга Скандал - Сюсаку Эндо

– Какая скука! – Кобари тоже, очевидно, быстро пресытился зрелищем однообразно повторяющихся движений, достал сигарету и, не зажигая, вертел в пальцах. – Одно и то же! Ничего индивидуального. Как им не надоест!

– Да, пожалуй, в тот вечер только Моттян смогла по-настоящему завестись, – пробормотала женщина. – Это было после.

– После?

– Да, вам придется еще немного поскучать.

Как она и обещала, еще какое-то время тянулись, сменяя друг друга, пресные сцены совокуплений. Позы и техника различались, но по сути все это была унылая круговерть бессмысленных, механических движений.

Внезапно изображение исчезло. Некоторое время экран оставался молочно-белым, как вдруг неожиданно появилось женское лицо с широко разинутым ртом. Глаза были открыты, но казались невидящими, на волосах – серые пятна, точно приставшие клочья ваты. Кобари наконец-то узнал ту самую девушку. Только без очков.

Камера опустилась немного вниз. Кто-то сжимал рукой горло «Моттян» – Мотоко. На безымянном пальце – кольцо, но рука явно мужская.

– Что это за пятна у нее на волосах? – спросил Кобари хриплым голосом, выдающим возбуждение.

– Моттян обрабатывали четыре человека. Один капал на нее горячим воском… Вон, видите, подтеки на плече. И на волосах немного осталось. Потом она попросила, чтобы ей сдавили горло, что и было исполнено…

Глаза слегка навыкат, губы приоткрыты. Язык мечется, точно пересохло во рту. И по мере того как мужская рука медленно сдавливала горло, становилось все очевиднее, что она испытывает сильнейшее наслаждение, словно увлекаемая в водоворот смерти. Голова мужчины наполовину заслоняла ее.

– Обратите внимание, что лица клиента не видно, – сказала хозяйка заведения не без профессиональной гордости. – Дело в том, что к этому моменту многие уже сняли маски.

– Разевает рот, как рыба. Больно ей все-таки. – Кобари пожал плечами, демонстрируя свое презрение. На его взгляд, то, что происходило на экране, было всего лишь постыдным извращением, отклонением от нормы.

– Она кричит! – строго сказала женщина, точно оскорбленная в лучших чувствах.

– Кричит? Что?

– «Убейте меня».

– Понятно – «Ой, помираю!»

– Совсем не то. Настоящий мазохист искренне желает быть убитым. Искренне хочет умереть. Эта девушка не раз говорила мне: «Вообще-то я боюсь смерти, но в момент возбуждения хочу, чтобы меня били, били, пока не вышибут дух вон, чтобы мучили, пока я не околею». Она говорит, что жаждет этого всем своим существом. Если б я тогда умерла, говорит, какое это было бы блаженство!

– Сумасшедшая! С головой явно не в порядке.

– Нормальные, сумасшедшие! Все люди одинаковые, правда, господин? – внезапно обратилась она за поддержкой к Сугуро. Видимо, посчитала, что раз он писатель, то должен понимать чувства людей, заснятых камерой. Сугуро, ничего не ответив, смотрел, уставившись в телевизор, который продолжал шипеть вхолостую после того, как окончилось видео.

С каменным лицом он покинул «Шато руж» и вместе с Кобари устремился в шум и гам ночного Роппонги. После просмотра такого видео и неоновые огни, и проносящиеся машины, и сияющие витрины магазинов, и потоки людей – все казалось каким-то пресным, ничтожным.

– Может, где-нибудь переведем дух? – предложил Кобари упавшим голосом. Очевидно, он был сильно разочарован тем, что среди людей на видео не оказалось ни писателя, ни пожилой дамы.

– Нет, с меня хватит! – сердито отказался Сугуро. – Прошу вас отныне оставить меня в покое и не выслеживать, как ищейка.

Подняв руку, он остановил такси, не оборачиваясь, сел в салон и закрыл глаза. Тотчас перед ним встало то лицо. Веки полузакрыты, губы раздвинуты, язык извивается, как червяк. К волосам налипли капли расплавленного воска. Это лицо… да, оно напоминало ему другое лицо. Лицо безумной на колокольне собора в Бурже. Он вдруг вспомнил картину Мотоко, висевшую в гостиной. Улиткой изогнутая спираль. Если смотреть на спираль не отрываясь, начинает казаться, что она затягивает тебя в свою алую сердцевину. Именно этого эффекта добивалась Мотоко, и, вероятно, что-то похожее она испытывает, когда мужчины бьют ее и душат. Призналась же она хозяйке: «Хочу, чтобы меня били, били, пока не вышибут дух вон, чтобы мучили, пока я не околею…» Это темное чувство, это ужасное, абсурдное желание таится в Мотоко, таится в глубине души каждого человека – но почему? Откуда оно… проистекает?

– Мимо станции «Харадзюку»? – спросил водитель, прервав ход его мысли.

– Будьте так любезны.

Чувствуя во всем теле усталость, приоткрыв глаза, Сугуро смотрел на чернеющие за оградой парка облетевшие деревья. Когда он сунул руку в карман, чтобы приготовить плату за проезд, пальцы наткнулись на что-то твердое. Это были три письма, которые он поднял, выходя из дома, и о которых совсем позабыл, отвлекшись на Кобари. Одно письмо было из издательства, другое – от незнакомого мужчины, а на пухлом конверте третьего не было ни адреса, ни имени отправителя.

– Не могли бы вы включить свет? – попросил он водителя.

Раскрыв письмо незнакомого человека, он понял, что оно от того юноши, который просил пожать ему руку после презентации в магазине. На конверте стояла печать города, где располагался интернат.

«В прошлое воскресенье я, как и обещал, принял крещение. После церемонии, впервые вкусив от благословенного хлеба – святого тела, я задумался о том, что привело меня к этому. И понял: самое главное – Ваши книги. Читая Ваши произведения, я шаг за шагом приближался к Церкви… Теперь я понимаю, что через Ваше творчество ко мне обращался Бог. Так пусть же и впредь Бог благословляет Ваши труды…»

Защемило в груди. Было стыдно, что он врал этому юноше, слепо верящему в написанное им, и не только ему одному, но и всем другим бесчисленным читателям. Подмывало сказать: «Не набивайте мне цену! Я и с собой-то никак не разберусь, так не взваливайте на меня бремя ответственности за вашу жизнь!» В те давние времена, когда они собирались в кабаке со старой бамбуковой шторой на окне, Кано и иже с ним, прочитав первые литературные опыты Сугуро, безапелляционно объявили: «Во всем этом есть что-то сомнительное!», и это была правда. Прошло больше тридцати лет, а стыд, однажды засев в душе, так и остался с ним.

– Не набивайте мне цену! – забывшись, сказал он вслух.

– Что? – Водитель удивленно обернулся. – Что вы сказали?

– Нет, ничего, извините.

Покраснев, он потупился и незаметно разорвал письмо. На две половины. Затем еще на две. Точно раздирая в клочья лицо юноши с потными руками.

Наконец открыл третье письмо. Оно было убористо написано на тонкой бумаге красивым женским почерком. Не иначе, эта тоже вообразила его не писателем, а каким-то религиозным проповедником!..

«После некоторых колебаний все же решилась написать Вам это письмо…

В тот вечер в китайском ресторане Вы сказали, что хотели бы узнать мое второе «я»…