Книга Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

– Ладно, – сказала она. – Завтра же позвоню агенту. Пора принять предложение.

Прошлое сразу покрылось корочкой льда, ломкой и хрупкой, Нора физически ощутила ее появление. Она знала, что лед будет расти, крепнуть, станет непрозрачным, непробиваемым. Ей стало жутко, но теперь она гораздо больше боялась того, что может произойти, если эта пока еще тонкая преграда исчезнет. Нет! Жизнь должна продолжаться. Пусть это будет ее подарок Дэвиду и Полу.

А Феба пусть останется в ее сердце.

Дэвид обернул ступню Норы полотенцем и сел на корточки.

– Знаешь, я, конечно, плохо себе представляю, как мы туда вернемся… – Теперь, когда она с ним согласилась, он заговорил мягче. – Но в принципе это возможно. Если ты действительно хочешь, давай продадим этот дом и переедем обратно.

– Нет, – покачала головой Нора, – теперь мы живем здесь.

– Но ты так тоскуешь. Прошу тебя, не грусти. Я ничего не забыл, я все помню. И нашу годовщину. И нашу дочь. Все.

– Ох, Дэвид! – спохватилась она. – У меня ведь для тебя подарок! Только я оставила его в машине.

Перед глазами встал фотоаппарат, с цифирками, рычажками и надписью белым курсивом на коробке: «Хранитель воспоминаний». Нора вдруг поняла, зачем она его купила. Чтобы Дэвид хранил воспоминания и никогда ни о чем не забывал.

– Ничего страшного. – Дэвид выпрямился. – Подожди меня здесь.

Он сбежал вниз, а Нора, еще немножко посидев на краю ванны, встала и, хромая, пошла по коридору.

Детскую устилал толстый синий ковер. На голубых стенах Нора сама нарисовала облака, повесила над кроваткой мобиль со звездочками. Под этими покачивающимися звездами, сбросив одеяло и раскинув ручки, спал ее сын. Она поцеловала его, укрыла, погладила мягкие волосы, дотронулась указательным пальцем до ладошки. Он уже такой большой – топает, даже что-то лепечет. Куда делись те ночи, когда Пол только и умел, что сосать ее грудь, а Дэвид наводнял дом нарциссами? Она вспомнила фотоаппарат, и пустой дом, и свою решимость запечатлеть прошлое во всех деталях, победить время.

– Нора? – Дэвид вошел в комнату и встал за ее спиной. – Закрой глаза.

Что-то холодное заскользило по ее коже. Она опустила глаза и увидела изумруды, длинную нить камней, скрепленных золотой струйкой цепочки. В пару к кольцу, сказал Дэвид. К глазам.

– Какая красота! – прошептала она, прикасаясь к нагретым его руками камням. – О, Дэвид…

– Его ладони легли ей на плечи, и на миг она снова услышала рокот воды на мельнице, и счастье окружило ее, как ночь. Не дыши, приказала она себе. Не двигайся. Но ничего нельзя остановить. Снаружи тихо шел дождь, во влажной земле лопались семена. Пол вздохнул, пошевелился во сне. Завтра он проснется, он будет расти и меняться. А они с Дэвидом будут жить день за днем, уходя все дальше и дальше от своей безвозвратно потерянной дочери.

Март 1965

Душ громко шумел, пар клубился, затуманивая зеркало, окно и бледную луну за ним. Каролина кружила по крошечной фиолетовой ванной, прижимая к себе Фебу. Малышка дышала коротко и прерывисто, крохотное сердечко билось часто-часто. «Поправляйся, моя куколка, – бормотала Каролина, перебирая ее мягкие темные волосы. – Поправляйся, девочка моя, выздоравливай». Устав, она застыла на месте, глядя на луну – световую кляксу, насаженную на ветви платана, и Феба сразу зашлась глубоким, грудным кашлем. Воздух с лаем, с резким хрипом вырывался из отекшего горла. Это был круп, классический случай. Каролина чувствовала, как болезненно напрягается тельце ребенка. Она поглаживала Фебу по спинке, маленькой, чуть больше ее собственной ладони. Когда приступ миновал, Каролина опять начала ходить, боясь уснуть прямо на ногах. За прошедшие месяцы она уже не раз, очнувшись, понимала, что спит стоя, а Феба чудом остается у нее на руках.

Заскрипела лестница, затем половицы, ближе, ближе, наконец распахнулась фиолетовая дверь и по ванной прошлась струя холодного воздуха. Вошла Доро в ночной рубашке и черном шелковом халате, с распущенными седыми волосами до плеч.

– Что, плохо? – спросила она. – Жуткий кашель. Сходить за машиной?

– Пока не стоит. Лучше закрой, пожалуйста, дверь. Пар помогает.

Доро закрыла дверь, присела на край ванны.

– Мы тебя разбудили, – сказала Каролина, чувствуя на шее горячечное дыхание Фебы. – Прости.

Доро пожала плечами:

– Ты же знаешь мои отношения со сном. Я все равно читала.

– Что-нибудь интересное? – Каролина протерла рукавом халата окно. С высоты третьего этажа был виден сад, залитый лунным светом, трава, блестящая, как вода.

– Научные журналы. Смертная скука, даже для меня. Но задачей был сон.

Каролина улыбнулась. Доктор наук в области физики, Доро работала в университете, на факультете, который когда-то возглавлял ее отец. Сейчас знаменитому Лео Марчу было за восемьдесят, и, несмотря на отменное здоровье, он страдал провалами памяти и немного чудил. Одиннадцать месяцев назад Доро и наняла Каролину приглядывать за ним.

Каролина прекрасно понимала, что эта работа для нее – дар божий. Когда она выехала из тоннеля Форта Питт на высокий мост, увидела реку Мононгехилу, изумрудные холмы над долиной и, неожиданно близко, – Питтсбург, блистательный, яркий, потрясающий своей огромностью и красотой, она ахнула и сбавила скорость, боясь потерять управление автомобилем. Бесконечно долгий месяц она жила в дешевом мотеле на окраине, обводя кружочками объявления о работе и с ужасом наблюдая, как тают деньги.

К моменту встречи с Доро эйфория Каролины давно превратилась в тоскливую панику. Она позвонила по адресу из объявления и встала у двери, дожидаясь, когда ей откроют. На заросшем газоне среди весенней травы качались ярко-желтые нарциссы. По соседству женщина в стеганом халате сметала с крыльца мусор, однако там, где требовалась сиделка, явно не беспокоились о таких пустяках: автомобильное креслице Фебы пришлось поставить на хрусткую пыль, копившуюся не один день и напоминавшую почерневший снег – ботинки Каролины оставили в ней четкие светлые следы.

Наконец Дороти Марч, высокая, стройная, в элегантном сером костюме, открыла дверь и с некоторым испугом уставилась на Фебу. Не обращая внимания на изумление хозяйки, Каролина подняла переноску с ребенком, прошла в дом и села на краешек шаткого кресла с бархатной обивкой, некогда винно-красной – яркий цвет сохранился вокруг мебельных гвоздей, – но теперь бледно-розовой. Дороти Марч молча устроилась лицом к ней на потрескавшемся кожаном диване, с кирпичом вместо одной из ножек, закурила и остановила на Каролине взгляд живых голубых глаз. Выдохнув дым и кашлянув, она наконец сказала:

– Если откровенно, на ребенка я не рассчитывала.

Каролина достала свою анкету:

– Я пятнадцать лет проработала медсестрой. У меня огромный опыт и еще больший запас сострадания.