Книга Побег из ада - Марина Серова

Шкапенко, кажется, прекрасно это чувствовал и потому говорил нарочито громко:

— Вот видите, Ринат Ильдарович. У этого человека есть дочь. Он ее любит. Наше доброе правительство, конечно, не захочет лишить ее отца. А если ставропольские власти заартачатся, я скажу им так: вот, дорогие мои, до проявления вашей несговорчивости у той тарасовской девочки был отец.

И он молниеносным движением, с головой выдающим в нем человека великолепной спецподготовки, выхватил из-под пиджака пистолет и выстрелил в голову несчастному Денисову, который даже не успел понять, что его уже нет.

Потому что в тот момент, когда смертоносное дуло зависло в пяти сантиметрах от его лба, он бессмысленно смотрел в пол и произносил молитву богу. Первую в своей жизни.

И последнюю.

Салихов отшатнулся, а я почувствовала, как кровь бросилась мне в голову потоком неудержимой ярости. Да, я видела на своем веку много крови, много смертей и бессмысленной жестокости, но такого… такого мне видеть не приходилось.

Убить невинного человека в порядке дидактического пояснения ставропольским властям, которые были там, внизу, в двух километрах под нами. Убить с улыбкой и прибауточками.

Чудовищно.

Шкапенко перешагнул через труп Денисова и спокойно и широко улыбнулся Салихову, а потом мне:

— Вот видите, к чему может привести упрямство.

— Но он же ничего вам не сделал, зачем вы убили его? — негромко спросила я. — Вы думаете, что такая жестокость гарантирует вам заслон от российских властей?

— Что-что?

— Вы удивительно храбры, Алексей Богданович, — сказала я. — Проявили чудеса героизма, застрелив запуганного и безоружного человека. А еще раньше отрезали головы двум парням, которые сопровождали тело своего товарища, убитого в Чечне. Ваш брат, несмотря на то что был членом УНА УНСО, на такие эстетические изыски способен не был.

Я была очень зла. Бесспорно, я рисковала, но иной раз такое смелое поведение гарантирует относительную безопасность куда основательнее, чем полная рабская покорность.

А этот негодяй разжег во мне ненависть. Самое пагубное и черное чувство. Как говорил Гром, любой порок рождает достоинство: жадность может родить трудолюбие, самолюбование может породить красоту.

И только ненависть рождает ненависть.

Алеко тяжело взглянул на меня своими сощуренными зелеными глазами, и неизвестно, чего больше было в этом взгляде — недоумения или же смертоносного цинизма.

Победило первое.

— Что ты несешь? — холодно проговорил он, и нотка удивления проскользнула в его голосе. — Кому это я отрезал головы?

— Конвою одного из цинковых гробов, — бросила я, не обращая внимания на то, что Салихов предостерегающе дергает меня за край юбки.

Шкапенко пожал плечами.

— Ты говоришь о Богрове и Микульчике, так?

— Вот именно.

— Я слышал об этом. Но я никому не отрезал голову. Зачем мне лишний раз «светиться»? Я приезжал в Тарасов по важным делам, а не заниматься избиением младенцев.

Хороши младенцы — офицеры спецназа!

— Вы просто запамятовали, Алексей Богданович, — буркнула я и отвернулась к иллюминатору — на этот раз с ощущением, что ляпнула лишнее.

Примерно так оно и было.

Шкапенко скрипнул своими белоснежными зубами и, кивнув на меня, сказал Улугбеку:

— Видишь, казахская скотина, эту сучку? Еще раз пикнет, приведи ее в кабину пилотов, я проведу с ней разъяснительную беседу. И когда ты, дубина узкоглазая, научишься нормально если не говорить, то хотя бы понимать по-русски?

* * *

Посадка на ставропольский аэродром прошла успешно. Шкапенко упругой походкой спустился по поданному трапу.

Одновременно он говорил по мобильному телефону с комендантом аэропорта.

— Я повторяю, что через десять минут в тридцати метрах от трапа моего лайнера должны стоять два вертолета, — и Шкапенко назвал марку вертолета, которая, по его мнению, более всего подходила к эксплуатации в сложившихся условиях. — Если этого не произойдет, я затрудняюсь перечислить все последствия, которые могут проистечь из вашего упрямства.

Уже на самой последней ступеньке Шкапенко произнес:

— Да… чуть не забыл. Пометьте вертолеты белой краской… так, чтобы было видно с земли и с воздуха. Я не хочу, чтобы из-за какой-то глупой случайности произошла катастрофа. Например, нас сбила бы ваша артиллерия. Или авиация. Да и в Грозном полезно знать, чем мой вертолет отличается от всех остальных. А то там ребята горячие… собьют, и глазом не моргнут. И война кончится тут же. Потому что — еще раз напоминаю — у меня на борту ОМП. Оружие массового поражения. Я думаю, ни мне, ни вам пока не нужны бактериологические Хиросима и Нагасаки.

Ряды автоматчиков в камуфляжной форме, плотным кольцом оцепивших самолет с заложниками сразу же после его приземления, дрогнули: казалось, некоторые бойцы группы захвата ощутили нешуточную дрожь в пальце, лежавшем на спусковом крючке. Так хотелось разрядить обойму в это наглое — славянское! — круглое лицо с правильными, красивыми чертами и опасными, затаившими в себе гибельное равнодушие к смерти кошачьими глазами.

Алеко мгновенно понял это. Он погрозил автоматчикам, которые находились уже в пяти метрах от него, пальцем, как воспитательница детского сада грозит расшалившимся питомцам, и сказал в трубку:

— При малейшей провокации независимо от того, от кого она проистечет, заложники будут расстреляны. А после этого мы показательно взорвем самолет, на борту которого, кстати, находится контейнер с биологическим оружием. А-а-а, вам уже это рассказали? Так чего же вы тогда рассусоливаете, как старый пердун перед унитазом? Вертолеты к трапу — живо! — Он засмеялся и добавил: — И без шуток — у меня тут ребята, которые ничем не хуже твоего спецназа, а то и похлеще. Выполнят любое — слышишь, любое! — мое распоряжение.

— Он же сумасшедший, — тихо сказала я. — Совершенно неадекватное поведение.

— А ты видела его вены? — внезапно резко спросил Салихов — тоном, который я уже в третий раз за последние два часа отмечала у него. Раньше этого тона не было. — Они же у него все битые!

— По данным разведки, едва ли не семьдесят пять процентов боевиков на игле сидят, — осторожно проговорила я и мельком взглянула на неподвижную фигуру Улугбека в трех метрах от нас.

…Вертолеты были поданы. Со вторым вышла заминка, и тогда Шкапенко спокойно вывел из самолета одного из заложников и громко, так, чтобы слышали в спецназовском оцеплении, сказал:

— Что-то долго копаются. Один промежуточный срок подошел к концу. — И, легко подняв в воздух не самого богатырского сложения пленного бизнесмена, швырнул его с пятиметровой высоты прямо на асфальт взлетной полосы.

Тот страшно закричал у самой земли и ударился головой… Судя по характерному короткому глухому звуку, у него был размозжен череп. Несчастный растянулся на земле и с неестественно заломленной шеей застыл…