Книга Гастарбайтер - Эдуард Багиров

Майор с женой сконфуженно переглянулись. В полной тишине азербайджанец разложил постельное бельё, отвернулся лицом к стене и спокойно заснул. До самого Питера больше никто в купе не проронил ни слова.

* * *

Утром с дурным расположением духа и тяжёлым, противоречивым душевным осадком после выслушанного вчера я вышел из вагона на Московском вокзале. Ну, вот и Питер. И где же моя воздушная прелесть? «Евгений!» – окликнул рядом женский голос. Я обернулся и остолбенел, мгновенно осознав, что меня жестоко обманули.

У девушки, надо отметить, был отличный фотограф. Ибо он мастерски, раза в два, уменьшил на фото её физиономию и изящно подрезал мощные линии габаритов этой питерской мадам Грицацуевой. И сделал намного гуще её волосы, которые на фото ещё не были засалены, как халат старого муллы из отдалённого туркменского аула. А также хитрым образом замазал синие, жирные прыщи на её узеньком лобике. Итак, передо мной стояла девяностокилограммовая, приземистая афишная тумба, с накрашенными оранжевой кондукторской помадой губищами. И зазывно улыбалась.

Что и говорить – понятие «фотошоп» мне тогда ещё знакомо не было. Поэтому меня передёрнуло при одной только мысли о том, что мне придётся даже просто пройти с этой местной Цирцеей до конца перрона, а не то чтобы гулять вместе по историческим святыням. Я был так ошеломлён, что разрулить ситуацию красиво у меня не получилось. Я просто тупо выдал ей нервный, краткий монолог о том, что она непозволительно похожа на одного из персонажей моих алкогольных галлюцинаций и находиться с ней в непосредственной близости опасно для моей неокрепшей, хрупкой психики. После чего резво, не оглядываясь, двинулся по перрону в сторону города и не остановился до тех пор, пока передо мной не выросло ужасающе грязное серое здание с пафосной надписью «Город-герой Ленинград». Только тут, убедившись в том, что питерская чаровница окончательно затерялась в гомонящей привокзальной толпе, я отдышался и решил прогуляться по Питеру.

Города я, естественно, не знал совершенно и поэтому решил быть максимально осторожным и индифферентным. Остановив у обочины такси, я буркнул водиле «на Невский» с таким видом, будто на Невский с Московского вокзала езжу каждый день по три раза. Водила глянул на меня каким-то странным взором и обречённо кивнул головой. Наркоман, что ли? Зашуганный какой-то… Ну, да ладно, мне-то что.

Мы долго ехали по какой-то улице, здорово смахивающей на нашу Тверскую, только намного грязнее и неухоженней. По тротуарам туда-сюда сновали толпы народа, проезжая часть была забита машинами. Большой всё-таки город этот Питер, подумалось мне. Смотри-ка, какие-то неприлично грязные привокзальные трущобы, а настолько многолюдны! Что же тогда творится в центре города? И вдруг я увидел на одном из зданий указатель, благодаря которому тут же осознал, что от самого Московского вокзала я еду с этим жучарой бомбилой по самому что ни на есть Невскому проспекту! У меня в голове тут же пронеслись советские легенды о том, как во времена застоя лихие московские таксисты за сто рублей возили всяких узбеков с Казанского вокзала на Ленинградский. Через Сокольники и Измайлово. В голове начало вскипать раздражение. Всего полчаса, как я нахожусь в этом городишке, а обманывают уже во второй раз! Ничего себе, провинция!

– Ну-ка, – говорю, – дядя, давай быстро разворачивайся, и едем обратно! – Водила так же обалдело, молча развернулся и повёз меня обратно до вокзала. Я всучил ему какие-то мелкие купюры и пошёл пешком назад. Ну, откуда я мог знать, что Московский вокзал находится в аккурат на пересечении Лиговского и Невского проспектов?

О том, что Питер – мрачный и сырой город с атмосферой кладбища, я догадывался и раньше. Выстроенный на голом болоте, на останках десятков тысяч погибших при его постройке каторжников, он и не может нести никакой иной атмосферы. Кажется, питерцы и сами получают какое-то необъяснимое, мазохистское удовольствие от этой запредельной, надуманной ими самими экзистенциальности. Иначе чем объяснить, что даже и посейчас со стен некоторых домов не стёрты указатели, ведущие к бомбоубежищам? Иногда мерещится, что из какой-нибудь вонючей и мрачной подворотни, коих там великое множество, вынырнет сейчас высохшая, согбенная бабушка, безмолвно и торжественно везущая на саночках трупик своего погибшего от голода внучонка. Но я всё-таки надеялся, что рано или поздно получу ожидаемые эмоции хотя бы от торжественной ауры этой когда-то восхитительной архитектуры, напрямую связанной в моём подсознании едва ли не с самыми значимыми событиями великой российской истории.

Я шёл по Невскому и честно пытался благоговеть, но получалось плохо. При этом старался держаться поближе к бордюрам, чтобы на голову мне случайно не свалился один из огромных пластов штукатурки, во множестве угрожающе свисавших над тротуарами чуть ли не с каждого здания. Или, чего уж там мелочиться, целый балкон. До трёхсотлетия Питера оставалось ещё много времени, и фасады домов даже не мыли, потому выглядел город удручающе. Я подумал, что случись такое безобразие в Москве, наш Лужков собственноручно оторвал бы головы всем московским коммунальщикам. А в Питере… Когда я дошёл до Зимнего дворца, моё настроение испортилось безвозвратно. По безлюдной Дворцовой площади гулял мерзкий, пробирающий до костей ветер. Зимний стоял, монументально, по самую маковку, заросший вековой грязью, а на углу его красовалось какое-то аляповатое граффити. Я вспомнил наш нарядный Кремль, и стало тошно. В Эрмитаж сразу расхотелось – стало страшно, а вдруг и там разочаруюсь. Очевидно, что питерцы вполне способны загадить даже и Эрмитаж. Я развернулся и побрёл прочь.

Проехав для разнообразия одну остановку в каких-то темноватых и мрачных катакомбах, которые в Питере по недоразумению называются «метро», я набрёл на какое-то интернет-кафе, где и просидел до вечера. Уезжать в этот же день из Питера не хотелось – ведь должен же всё-таки найтись в этом городе хоть какой-то позитивный момент? Найдя на сайте питерских развлечений адрес первого попавшегося ночного клуба, я решил отправиться туда и посмотреть на питерскую ночную жизнь. Клубом, в который меня занесло, оказался «Грибоедов», одно из старейших заведений города. Находится он в каком-то глухом переулке, асфальт в котором вскрыт безобразными пластами наружу, будто его взорвали изнутри. Атмосфера в заведении напоминала окраинные местечковые забегаловки Москвы. Пёстрый контингент, смиксованный из весьма подозрительной публики, от полумажоров до откровенных гопников, выкрашенные подъездной краской стены, чилаут в виде топчана, покрытого вонючей, пыльной кошмой… В общем, разруха. Но музыка, на удивление, играла отличнейшая. Впоследствии я убедился, что музыкой, ди-джеями, да и вообще клубным движением Питер сильно отличается от Москвы – в этом плане он на голову выше. Но это несущественные детали, легко объясняемые некоторыми провинциальными нюансами – просто цены на алкоголь в большинстве питерских клубов ниже, чем даже в московских привокзальных забегаловках. Не говоря уж о наркотиках, которые продаются там на каждом углу чуть ли не по цене варёной колбасы.

Я выпил первый коньяк, огляделся по сторонам и вдруг встретился взглядом с такой красавицей, что на мгновение перехватило дух. Ростом с меня – а я совсем не коротышка, – прямые, рыжие, до красноватого оттенка волосы, сияющим водопадом ниспадающие на спину; чистейшая кожа лица, будто подсвечивающаяся изнутри; поразительно красивая и обаятельная улыбка, и в довершение картины – великолепная фигура и потрясающая грудь, отчётливо просматривавшаяся сквозь полупрозрачную маечку. Вылитая Кристи Терлингтон, только красивее. Бокал с коньяком застыл у меня на полпути ко рту, и я глупо улыбнулся. Фея улыбнулась мне в ответ и призывно взмахнула длиннющими пушистыми ресницами.