Книга Освещенные аквариумы - Софи Бассиньяк

— Добрый день, мадемуазель Бренкур! Как дела?

Из кафе выходил улыбающийся Поль Росетти, одетый во что-то вроде клетчатой рубашки. Она обратила внимание на сигарету у него в руке.

— Разве вы курите? — спросила она.

— Курю иногда.

— А как же ваши экзамены?

Росетти не удостоил ее ответом и просто зашагал рядом. Так, ни слова не говоря, он дошел вместе с ней до самого дома. Присутствие этого человека, невозмутимого как муж, невероятно смущало и раздражало Клер. В дверях она сквозь зубы попрощалась с ним, а придя к себе, закрыла дверь на задвижку, что в последний раз делала три года назад, когда обворовали квартиру мадам Шевалье. И наконец вскрыла письмо Ишиды.

«Дорогая Клер!

Когда Вы найдете это письмо — если Вы его найдете, — я уже точно уеду. Не могли бы Вы прийти в сад Музея Родена 24-го в 11 часов утра? Я Вас там найду. Не исключено, что за Вами будут следить. Постарайтесь, пожалуйста, уйти незаметно.

Ишида Тацуо».

Клер вложила письмо обратно в конверт и залилась безумным смехом. Двадцать четвертое — это послезавтра. Разумеется, она пойдет. Разумеется, она постарается быть внимательной. Но к чему? Загадка. Ничего, она позабавится, пытаясь сбросить с хвоста своего преследователя, который виделся ей в образе мужчины в клетчатой рубашке, до невероятия похожего на ее верхнего соседа. Она достала коробку картофеля «сарладез» и еще одну — с куриными рулетиками по-провански — и сунула то и другое в микроволновку. Прослушала автоответчик, доложивший ей, что новых сообщений нет. Ужинала она перед включенным телевизором, прислушиваясь к шагам соседа наверху, которые вскоре стихли. Спать отправилась пораньше, проглотив снотворное, но перед тем приняла последнее за этот день решение. Наподобие того, как некоторые люди покупают перед сложной хирургической операцией страховку, она позвонила родителям.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Алло! Это я, — сказала Клер матери.

— Кто «я»?

Хорошее начало.

— Клер.

— А! У вас с сестрой совершенно одинаковые голоса. Никогда не научусь вас различать.

Клер ненавидела звонить родителям. Могла ли она сказать также, что ненавидит родителей? А ведь отчасти это была правда. Она терпеть не могла приезжать в их провинциальную квартиру, в которой витал запах старости, несмотря на усилия, которые отец и мать предпринимали, чтобы казаться молодыми. Покидая родительский дом, она не прихватила с собой любовь к ним обоим, засунув ее в карман вроде фетиша. Никаких чудесных воспоминаний, способных поддержать иллюзию и спасти их от краха, у нее не осталось.

Оба родившиеся в семьях коммерсантов — торговля сыром на рынке с одной стороны, галантерейная лавка — с другой, — ее родители открыли в бывшей галантерее магазин бретонских сувениров и посуды Кемпера. По причине хрупкости мисок в завитках и сервизов в «огурцах» детям было категорически запрещено совать туда нос. Позже родители переквалифицировались в продавцов товаров для розыгрышей, и в их заведение под многообещающим названием «Веселые приколы» потянулись все местные бездельники, готовые праздновать что угодно хоть круглый год. Отец прочитал где-то, что наступает «эра развлечений», и решил, что на забавных пустяках разбогатеет быстрее, чем на кемперском фарфоре. Клер росла в окружении накладных пластмассовых сисек, подушек-пердушек, жвачек с перцем, ночных горшков для новобрачных с нарисованным на дне глазом и ложек, которые таяли в кипятке. Семья жила в ритме свадеб, проводов в армию, мальчишников и девичников по случаю прощания с холостяцкой жизнью. Отец относился к своему делу очень серьезно, на себе проверяя, как долго можно выдержать в маске, пока не начнешь задыхаться. На дочерях он испытывал аксессуары к маскарадным костюмам, которые давал на прокат для вечеринок.

Мать Клер, мечтавшая о совсем иной жизни, ненавидела магазин и особенно покупателей, которых считала пошляками. Если уж торговать, то расписанными вручную блюдами, а не вампирскими челюстями. Ностальгия по сувенирной лавке осталась с ней навсегда. Очевидно, раннее детство дочерей связалось в ее представлении с этим незабвенным периодом, потому что она постоянно придиралась к ним, едва подросшим, словно в торговом зале ушло за бесценок их бретонское приданое. О своих «дочурках» она говорила так, будто они умерли или в крайнем случае были обменяны на этих двух угрюмых девах, не желающих помогать в магазине, ходить в походы и одеваться в «Дам де Франс»[16].

Клер верила, что ее мистическая страсть к тишине родилась из-за постоянного гомона в магазине и шума в квартире, которую семья занимала этажом выше «Веселых приколов». Самым болезненным аспектом ее фобии оставались родительские ссоры. Их бурные перепалки следовали по раз навсегда заведенному протоколу. Начинала всегда мать, и всегда на одни и те же темы. В их числе фигурировали: во-первых, магазин одежды, который, подобно Эдему, становился чем желанней, тем недостижимей, и, во-вторых, этот вечно дождливый город, в котором у нее «нет ни одной подруги, если не считать приятельниц по клубу Weight Watchers[17], но и те испаряются, едва расстанутся с лишними килограммами». Отец, словно бык за загородкой, поджидал, пока она не приоткроет дверцу и не примется размахивать красной тряпкой наиболее ненавистного ему сюжета — его семьи. «Навязались на мою голову, родственнички, все как один дураки набитые, а чему удивляться, если живут как в тюрьме, света белого не видят и детей делают так же, а уж этих дядек с тетками не счесть, интересно: они вообще когда-нибудь умирают? А ты изволь, навещай их, да еще не по одному разу в год». Ее, конечно, заносило, это надо признать. Отец при этом принимался метаться по комнате, рыча от ярости и расшвыривая плетеные кресла и стеклянные безделушки. Но кипятился он впустую, потому что не был агрессивным человеком. В сущности, на глазах своей несгибаемой жены он занимался не чем иным, как саморазрушением, но в любом случае ни за что на свете не бросил бы ее — это для него было немыслимо.

Клер была в семье младшей, Анна — на два года ее старше. Симпатичная брюнетка с длинными вьющимися волосами, карими глазами и танцующей походкой, всю их затянувшуюся юность она служила сестре плотной и неотвязной тенью. Клер по примеру отца в ответ лишь сердито топала ногами. Потом она открыла для себя литературу и заперлась в своей комнате — ни дать ни взять сказочная принцесса в ожидании совершеннолетия. Она присутствовала — скорее в качестве стороннего наблюдателя — при эмансипации сестры, которая начала таскаться по ночным клубам и возвращалась на рассвете, пошатываясь и распространяя вокруг запахи пота и блевотины. Все ее многочисленные дружки принадлежали к местной буржуазии, поскольку Анна твердо вознамерилась подцепить в худшем случае будущего владельца кожгалантереи, которому светило наследство от папаши в виде шикарного магазина, а в лучшем — кого-нибудь из «этих», то бишь студентов медицинского факультета или здешнего отделения знаменитой Парижской коммерческой школы. Родители жутко раболепствовали перед юнцами в небесно-голубых сорочках, которые, распушив хвосты, прохаживались у них по гостиной и делали вид, что интересуются масками Лорела и Харди[18]. Анне дали добрый совет как можно скорее начать принимать противозачаточные таблетки. Она к нему прислушалась и постаралась извлечь из жизни максимум удовольствия.