Книга Потомки - Кауи Харт Хеммингс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно мне на помощь приходит Скотти.
— Алекс, — говорит она, — мама возвращается домой.
Алекс сразу замолкает и вопросительно смотрит на меня, а я смотрю в небо. Прекрасная ночь. Здесь, где нет моря городских огней, заливающего Оаху, звезды заполоняют все небо.
— Нет, — говорю я. — Нет, это не так.
— А в чем тогда дело? Ей лучше или наоборот? — спрашивает Алекс. Она стоит опершись на клюшку и презрительно усмехается.
— Я приехал забрать тебя домой, — говорю я. — Маме не лучше.
— Вот черт, пошла она на хрен!
Алекс делает несколько шагов в сторону, размахивается и швыряет клюшку куда-то в темноту. Мы смотрим, как клюшка, переворачиваясь в воздухе, улетает. Никто из нас не видит, куда она падает.
Когда мы приезжаем домой, Скотти молча выходит из гаража и идет в свою комнату. Я несу Алекс на руках. Она такая тяжелая, словно налита свинцом. Я с трудом дотаскиваю ее до спальни. Я мог бы уложить ее на диване в маленькой комнате, но я хочу, чтобы она спала в своей постели, которая когда-то была моей. Мне нравится нести дочь на руках, нравится видеть, как она прижимается к моей груди, как ребенок.
Я снимаю с нее туфли и накрываю одеялом. Она похожа на Джоани. Я молча стою возле постели, глядя на дочь. Что с ней случилось? Эта фраза без конца вертится у меня в голове. Я выхожу из спальни, не закрыв ставни. Завтра над вершинами Коолау поднимется солнце, и его лучи ударят Алекс по лицу.
Я пытаюсь дать Алекс время, чтобы она сама извинилась за свое поведение. Мы сидим на кухне. Алекс пьет колу и ест хлопья, которые чем-то напоминают крупный кроличий помет.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами и, не переставая жевать, подносит миску с хлопьями ко рту.
— Мама разрешает тебе пить содовую за завтраком?
— Она не видела, как я завтракаю.
— Где Скотти? — спрашиваю я.
Алекс опять пожимает плечами.
— Ну что ж, рад тебя видеть, Алекс. Добро пожаловать домой.
Она приветственно машет ложкой, затем встает и ставит пустую миску в раковину.
— Положи в посудомойку, — говорю я.
Алекс, ни слова не говоря, выходит из кухни, а я беру ее миску, споласкиваю в раковине и ставлю в посудомоечную машину. Алекс возвращается, разговаривая с кем-то по мобильнику. У нее в руках солнцезащитные очки, книга, полотенце и бутылка колы.
— Алекс, — говорю я, — нам нужно поговорить.
— Я иду в бассейн, — отвечает она.
— Отлично, в таком случае я иду с тобой.
— Давай.
Она спрыгивает в воду и несколько раз окунается, затем изящным движением отбрасывает мокрые волосы. Я прыгаю в воду рядом с ней, стараясь поднять фонтан брызг, и Алекс с отвращением смотрит на воду. Вода в бассейне холодная, солнце закрыто облаками. Я плыву среди качающихся на поверхности манговых листьев и коричневых трупиков термитов.
— К нам приедет Сид, — сообщает Алекс.
— Кто это?
— Мой друг. Я вас познакомлю. Я ему только что звонила и попросила приехать.
— Что за друг? Из твоего интерната?
— Нет, он здесь живет. Мы учились в одном классе, когда я ходила в школу на Пунахау. Я его сто лет знаю.
— Вот как? Ну хорошо.
— У него кое-какие проблемы. Думаю, он у нас задержится, потому что, когда начнется вся эта канитель, он будет мне нужен.
— Ладно, — говорю я. — Похоже, ты уже все продумала. Где он живет?
— В Кайлуа.
— А с его родителями ты меня познакомишь?
— Нет, — отвечает Алекс, глядя мне в глаза.
— С нетерпением жду встречи с твоим старым другом, — говорю я.
Мы слышим, как распахивается дверь, ведущая к бассейну. По мощенному кирпичом патио бежит Скотти в черном пеньюаре. На худеньком тельце пятна белого крема. Скотти вскидывает фотоаппарат и фотографирует Алекс.
— Ты что, охренела? — кричит та. — Немедленно снимай мою одежду!
— Не кричи на нее!
— А какого хрена она нацепила мой пеньюар?
— Ну и что, Алекс? Что в этом страшного? — Я смотрю на Скотти: зрелище и в самом деле страшноватое. Пеньюар висит на ней как на вешалке. — Скотти, иди переоденься. У тебя же есть свой купальник.
— Зачем?
— Скотти, я что сказал!
Она показывает мне средний палец — по всем правилам, как я ее учил, — и убегает.
— А ты делаешь успехи в воспитании, — замечает Алекс.
— Речь не о моих успехах и не о Скотти и твоем пеньюаре, а о тебе. Чем ты занимаешься в своей школе? Вместо того чтобы учиться уму-разуму, учишься напиваться?
— Да что в этом такого, папа? Уму-разуму я научилась давно, только вы, предки, этого почему-то не замечаете. Никто мне доброго слова не сказал — какая я молодец, как я справляюсь со всеми своими проблемами, как здорово я сыграла в том идиотском спектакле, который ни один из вас не удосужился приехать посмотреть! И что с того, что я умудрилась набраться именно в ту ночь, когда тебе вздумалось приехать? Что с того?
— Перестань, — говорю я. — Возьми себя в руки, успокойся.
— Открой глаза, папа! — говорит Алекс.
— В каком смысле?
— В таком, что ты ни черта не видишь и не знаешь.
Я хочу вернуться в школу.
Алекс поднимает лицо вверх, чтобы ее длинные каштановые волосы окунулись в воду. Когда она выпрямляется, волосы лежат у нее на спине, гладкие и блестящие. Алекс садится на ступеньку лестницы и начинает выбирать из воды термитов и раскладывать их рядками на краю бассейна.
— Почему Скотта намазалась кремом? — спрашивает она.
Я рассказываю ей все: о морских ежах, о португальских корабликах, о Лани Му.
— Бред какой-то. — говорит она.
— Ты должна мне помочь. Одному мне со Скотти не справиться, — говорю я, держась за край бассейна и болтая ногами в воде.
Алекс соскальзывает со ступеньки и уходит под воду, затем выныривает. К ее сверкающим волосам прилип маленький, похожий на бриллиант листик. Я снимаю его и пускаю плыть.
— Ладно, я с ней поговорю, — говорит Алекс, подставляя лицо солнцу и закрывая глаза. — Может быть. О чем-нибудь. Кто-то ведь должен с ней поговорить.
— Очень хорошо. Только не кричи на нее. Ты ее кумир, так что не кричи на нее, даже если она нацепила твою одежду. Кстати, зачем тебе черный пеньюар?
— Мне его мама подарила, — отвечает Алекс. — Я его ни разу не надевала.