Книга Спорим, что ты умрешь? - Алексей Макеев

Нехватка времени требовала решений. Максимов распахнул гардеробную. Интересно, захватил он с собой фонарик? Вроде должен. Набор необходимых предметов всегда присутствует у сыщика в багаже…

Он вышел в лютую стужу и чуть не взвыл от пронизывающего ветра. Одежда не играла роли, ветер забирался в любую щель. А если щели не было, он быстро ее производил… Он слетел с крыльца, не вынимая рук из карманов, припустил по дорожке в сторону котельной. Придется потерпеть, деваться некуда. За котельной повернул налево. Навалилась тьма. Вынул руку из кармана, зажег потертый фонарик. За котельной и складированным штабелями брусом на фоне снежной глади выделялось строение вытянутой формы. Тропа ушла в сторону. Пришлось стиснуть зубы и пробиваться сквозь сугробы. Подойдя вплотную, он убедился, что тропы к сараю нет (если и была, то под снегом), а дорога от компактных ворот заметена еще в четверг и уходит в объезд пансионата. Чутье сработало: он остановился, опустился на корточки и, вытянув руку с фонарем, осмотрел окрестности. Дворецкий не ошибся — Ордынцев и впрямь метнулся к гаражу. Параллельно следам сыщика к воротам вели следы еще одного человека! Но машина из сарая не выезжала. Слой снега — пусть не плотный — но лежал под воротами. А следы вели только к сараю. Обратно не вели. Странно. Чем он там занимается? В машине греется?

Он потянул незапертую дверцу, прорезанную в воротах. Вошел.

В сарае было холодно и неуютно. Голые, заиндевевшие стены, низкое оконце. Потолок в бурых подтеках. Щели и углы заделаны строительной пеной, но тепла от них немного. Стеллаж у дальней стены — от пола до потолка — забитый разнокалиберным хламом, от автомобильного до бытового. Контур иностранного автомобиля, нацеленный капотом на стеллаж. Распахнутая дверца, из салона свешивается тело, голова задрана…

Он подошел поближе, опустился на корточки, превозмогая отвращение, осветил перекошенное лицо с загнутым носом, взирающее изумленно в потолок. Кажется, свершилось. Дело движется к концу, и на сцене появляется труп номер один. Горло перерезано, кровь рванула из разреза и мгновенно застыла на морозе. Одна рука в салоне, другая за головой, часы Longines на запястье отливают благородной позолотой. Не удалось обуржуазиться, Олег Фомич? Максимов покачал головой. Подлец вы законченный, батенька, дать тягу собрались, поняв, что некий злоумышленник не гнушается и персоналом, даже горничную с собой не взяли, а она ведь так к вам ластилась… Не один дворецкий заметил удирающего администратора. Ордынцев прогревал мотор, когда кто-то подкрался, выдернул его из салона и ловким движением перерезал горло.

Но чужих следов на подступах к сараю не было… Удивительно. В данной ситуации следовало сесть и хорошенько все обмозговать. Но лютый холод гнал прочь. Максимов запрыгал, стуча ботинками. Ноги коченели. Он подбежал к стеллажу, бегло осмотрел содержимое полок. Керосиновая лампа, горелка, горка ржавых запчастей, крепеж, какие-то промасленные свертки, обрывок матраса, ведра, коробки, ломик, почему-то садовая лейка, мешки с удобрениями… Все, сносить сорокаградусный мороз уже было невмочь. Он сделал несколько упражнений на разгон крови, выбежал из сарая и, рискуя лишиться ног на операционном столе, сделал все же дополнительный кружок вокруг домика. Он просто хотел убедиться, что в слежавшемся снеге нет посторонних следов. Он в этом убедился.

Войдя в дом, он вновь столкнулся с дворецким. Шульц стоял в вестибюле и настороженно смотрел, как сыщик с перекошенным лицом сбрасывает с себя заиндевевшую дубленку, стучит сапогами, трет руки.

— Ну что вы смотрите, Шульц? Дырку протрете! Где коньяк, я вас спрашиваю, что вы как неживой?..

— Коньяк в баре, господин детектив, — неохотно выдавил дворецкий. — Вы дойдете или вас препроводить?

— Да дойду, не на костылях… Послушайте, любезный, вы уверены, что никто из постояльцев не знал про этот гараж?

— Полагаю, никто… — дворецкий недоуменно пожал плечами. — Но поручиться, разумеется, не могу. А что, собственно, стряслось? Может быть, вы все-таки…

— Второй вопрос. Вы уверены, что, кроме вас, никто не видел, как Ордынцев уходил из дома?

— Мне думается, никто… — дворецкий явно растерялся, — но в вестибюле и коридоре было не так уж светло… А кто еще должен был увидеть?

— Понятия не имею, — пожал плечами сыщик. — Очевидно, тот, кто сделал из него кролика в томатном соусе. Это я образно, уважаемый. Прирезали вашего администратора.

Собеседник отшатнулся. Возникло опасение, что его сейчас вырвет.

— Такие вот дела, милостивый государь, — поджав губки, заключил Максимов. — У меня к вам просьба, Шульц. Не могли бы вы поставить в известность обитателей пансионата, что администратор мертв?

Благородный коньяк струился по жилам. Вот она — толика блаженства. Слишком щедро отхлебнул. Он стянул в номере носки, уселся на диван и принялся разминать окоченевшие пальцы. Холод уходил, оставляя дергающую боль. В дверь деликатно поскреблись.

— Давайте, — сказал Максимов. — Не заперто.

Вошел телохранитель Шевченко. Немного бледный, в глазах хронический недосып, но живой и при исполнении. Мо-ло-дец.

— Прошу прощения, детектив, с вами хочет поговорить Пал Палыч.

— Да неужто? — Максимов сделал изумленное лицо. — Проняло вашего шефа? Он хочет раздуть свою охрану ровно в два раза?

— Ему не нужно раздувать свою охрану, — сдержанно отозвался Шевченко. — Вам достаточно пары минут, чтобы собраться?

Апартаменты старика отличались благородством. Огромный зал с широкими окнами, замысловатая виньетка над дверью. Пышная драпировка, импозантные колонны под мрамор, мохнатые ковры, квадросистема, снабженная сабвуфером и гигантской «плазмой», хрустальная люстра (бледное подобие последней он видел в ГУМе за 45 тысяч). Кожаная мебель с металлическими вставками, композиции из высушенных цветов. Сногсшибательный комфорт подчеркивали матово горящие светильники, создающие ровно столько света, сколько нужно.

— Алексей, подожди в коридоре, — старик, поскрипывая, слез с дивана, прикрыл пледом мятую подушку и, затягивая пояс на халате, заскрипел к журнальному столику.

— Хорошо, Пал Палыч, — охранник тихо испарился. Бесшумно закрылась дверь.

На журнальном столике красовалась бутылка коньяка и ваза из цветного стекла с горкой фруктов. Старик опустился в кресло, разлил дрожащей рукой. Он выглядел неважно.

— Вы долго шли к этой минуте, Пал Палыч, — глухо укорил Максимов.

— Согласен, — кивнул старик. — Слава богу, дошел. Выпейте со мной, Константин Андреевич. Коньячок вот, фрукты… Смешно, но половины из них я даже названий не знаю. Почему-то персонал и их шефы из кожи вон лезут, чтобы мне угодить. А почему, собственно? Не знаю, право слово — я старый, безобидный старик… — говорящий косо усмехнулся. — Сижу на дипроспане — сильнейшем антиаллергическом лекарстве, никого не трогаю. В последнее время, знаете, стал подвержен приступам социофобии… Вы в курсе, что это такое?