Книга Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

– А вот этого ты знать не можешь, пока не попробуешь, – замечаю я.

– Да, ты права, – говорит она. – Наверное, следует попытаться. Остается только надеяться, что я смогу ему все растолковать так же четко, как сделала ты. В твоих устах это звучит разумно и логично. – Полли поднимает голову. – А ты не сможешь пойти на встречу со мной? – спрашивает она, и в ее голосе вдруг звучат умоляющие интонации.

Я притворно охаю, но ломаюсь не долго и, сделав вид, будто на меня подействовало ее неотразимое обаяние, соглашаюсь. Я буду ее сопровождать.

Мы вместе добираемся до Хайгейта и с крутой улицы, тянущейся мимо здания больницы, сворачиваем на дорогу, где Дик Уиттингтон[7]когда-то услышал колокола, переполненную теперь двухэтажными автобусами, а затем входим в парк. Жара. В пурпурных цветах живой ограды трудолюбиво роятся пчелы, а на небольшой игровой площадке тесно от малышей в шапочках с солнцезащитными козырьками. Среди травы пестрят яркие пятна маргариток.

Мы идем, стараясь держаться узких тенистых аллей, вдыхая аромат цветущих лилий, а там, где тропа описывает петлю у кустов в самой верхней части парка, останавливаемся и оглядываемся назад. На обширном зеленом склоне люди уже устраивают первые в этом году пикники, поверхность прудов кажется чуть маслянистой, а еще дальше на горизонте вырисовываются высотные дома, купола и знаменитое колесо обозрения в центре Лондона. Камень и сталь поблескивают под яркими лучами солнца.

Покинув парк по дорожке мимо теннисных кортов, мы минуем Понд-сквер, где мужчины, временами попивая из кружек пиво, играют под платанами в петанк[8], и попадаем в переулок, ведущий к дому Лоренса Кайта. У Полли в сумке есть свой ключ. Она отпирает входную дверь, и мы оказываемся в прохладе и сумраке холла, что так приятно после духоты и слепящего солнечного света.

– Эй! Папочка! Где ты? – восклицает Полли.

Ответа нет, и она ведет меня вниз по знакомой уже лестнице. В огромной белой кухне мы замечаем беспорядок. Пакетами с продуктами заставлены все столы, а еще часть свалена на полу. На плите брошена грязная сковородка. Рядом с чайником рассыпаны кофейные зерна. У приоткрытого французского окна лежит газета, и ее листы треплет сквозняк.

Полли заглядывает в один из пакетов, извлекает из него золотистую пачку французского масла и два куска сыра, завернутых в вощеную бумагу. Все это она перекладывает в холодильник. Объясняет, что Лоренс нанял домработницу, которая приходит, чтобы прибираться и готовить еду, каждое утро, но по выходным миссис Кинг не работает.

Полли закатывает глаза и открывает все окна настежь. Вскоре она выводит меня на выложенную мягкой плиткой террасу.

– Папа! – кричит она и машет рукой.

Лоренса я вижу в дальнем конце сада, на скамье у беседки. За секунду до того, как до него донесся голос дочери, он даже не подозревал о нашем присутствии. И потому у него все было написано на лице человека, застигнутого врасплох: бесконечно тоскливое выражение печали и одиночества. Но потом голос дочери заставил его мгновенно приосаниться, повернуться, встать с места и направиться нам навстречу.

– Как я понимаю, вчера вы пришли Полли на выручку, – обращается он ко мне, когда мы пожимаем друг другу руки. А потом говорит дочери: – А ты маленькая дурочка, если все еще способна терять ключи.

– Я вовсе их не теряла! Просто захлопнула внутри квартиры, – возражает она и осторожно берет отца за руку, пока мы возвращаемся к дому по выложенной кирпичом дорожке.

Я пока не имела возможности осмотреть особняк с этого ракурса. Между темными стеклами окон здесь тянутся мощные побеги глициний, тающие наверху как струйки дыма. А ведь они даже не в полном цвету, думаю я. Вот пройдет неделя-другая…

– В любом случае Сирина скоро возвращается, – сообщает Полли.

– Между прочим, хорошо, что к обеду вы пришли вдвоем, – говорит отец, открывая французское окно и придерживая его, чтобы впустить нас внутрь, после чего заходит сам. – Полли рассказывает, что вы стали регулярно встречаться.

Он наклоняется, чтобы подобрать с пола пакеты из магазина. Его голос звучит менее отчужденно, чем раньше, словно он одновременно удивлен и обрадован, что у дочери появилась новая подруга.

– Мне нравится общаться с Полли, – улыбаюсь я. – Она такая… юная. Это дает заряд энергии. Ну и лестно, наверное, тоже.

Полли смеется. Ей мои слова кажутся несуразицей, но Лоренс вдруг смотрит на меня задумчиво и оценивающе. Я понимаю, что ему интересно, сколько мне лет. Тридцать? Тридцать пять?

– Как я понял, пару месяцев назад это вы дали ей разумный совет, когда у нее наступил трудный период в колледже, – произносит он. – Сумели образумить ее. Меня она тогда не желала слушать, но, к счастью, прислушалась к вам.

– Я бы не стала преувеличивать свою роль, – произношу я. – Всего лишь задала ей несколько вопросов. Решение принимала она сама. Разве не так, Полли?

– Да-а, – тянет она, доставая из пакетов продукты.

Пурпурные и бледно-зеленые листья салата с комочками земли, налипшими на корни. Пластмассовая банка гигантских оливок, из которой подтекает масло. Бублики спасательными кругами раскатываются по столу, как по палубе.

Пока Лоренс перекладывает оливки на блюдо и тряпкой вытирает жирные пятна, она заглядывает мне в лицо, но я лишь качаю головой. Пока не время. Рано для разговора. Нам всем надо сначала немного выпить.

– У тебя есть белое вино, папа? – спрашивает Полли, и Лоренс показывает ей запотевшую бутылку в холодильнике.

Я успеваю заметить, что больше в нем почти ничего нет. Греческий йогурт. Картонка обезжиренного молока. Пара мисок из небьющегося стекла, покрытых прозрачной пленкой, которые оставила на выходные миссис Кинг. Лазанья и, если не ошибаюсь, тушеная курица. Я мою под краном салатные листья, Полли заправляет их уксусом, а Лоренс достает бокалы и снимает обертки с сыров.

Потом мы берем все это и выходим наружу, где стоит металлический стол. Вокруг нас, но на почтительном удалении и укрытые высокой темной оградой, которая от жары тоже словно немного лоснится, живут своей комфортной жизнью соседи. До нас доносятся крики детей, скачущих на батуте, шипение поливальных установок для газонов. На сей раз, решаю я, можно не скрывать, что мне нравится вино.

Лоренс задает те вопросы, какие ускользнули от внимания Полли. Я стараюсь отвечать на них, не вдаваясь в подробности. И это не ложная скромность. Привыкнув к эгоцентризму Полли, мне неуютно даже от обычного вежливого интереса к собственной персоне. Не хочется откровенничать о себе.

Чутко уловив мое настроение, Лоренс меняет тему разговора: мы обсуждаем Мэри Пим, которую он помнит по работе в жюри Сандерлендского конкурса, затем Фринборо, Бидденбрук и побережье рядом с Уэлбери. Ребенком он бывал там почти каждое лето: родители снимали комнату в пансионе на весь август. Именно детские воспоминания (купания с волнорезов, ежегодные соревнования по ловле крабов) побудили их с Элис искать себе на лето дом в тех краях, когда они вернулись из Америки. Мы делимся впечатлениями о пристани, об эстраде для оркестра, об озере, где дают напрокат лодки, о закрытии рыбных лавчонок и оккупации главной улицы кафе, кондитерскими и дорогими магазинами (что мы с Лоренсом считаем достойным сожаления, а Полли это, напротив, приветствует).