Книга Капитан. Граф Сантаренский - Александр Чернобровкин

— Они не будут нападать на нас, — уверенно произнес Карим. — Подождут, когда придет помощь.

— А когда она придет? — спросил я.

— Самое раннее — послезавтра вечером, — ответил он. — За день гонцы доскачут до Бадахоса и Эворы. День уйдет на сборы. И на дорогу сюда — день или больше, в зависимости от того, возьмут пехоту или нет. Думаю, не будут ее брать, потому что нас мало.

— К тому времени мы уже ограбим город и пойдем домой, — сказал я.

— Город еще надо захватить, — произнес Карим.

— К утру он будет наш, — пообещал я.

Карим посмотрел на меня, проверяя, не шучу ли? Затем посмотрел на других рыцарей, чтобы убедиться, что его не разыгрывают. У него на языке вертелся вопрос, как именно я собираюсь с такими малыми силами захватить укрепленный город, но Карим смолчал, то ли проявив восточную тактичность, то ли побоявшись показаться плохо соображающим.

— Блашку, среди твоих людей есть пара рисковых парней, которые хорошо говорят по-арабски? — спросил я.

— У меня в отряде все рисковые и говорят по-арабски, — ответил альмогавар, который сразу догадался, зачем мне нужны такие. — Пожалуй, больше всего подойдут Жиралду и Тиагу.

— Пришлешь их вечером ко мне, — приказал я.

На ночь мы расположились лагерем напротив южных ворот. Всем своим поведением давали понять, что переночуем, а поутру отправимся дальше. Мои воины развели костры и принялись варить мясо баранов, небольшую отару которых не успели загнать в городок, спрятали в лесу неподалеку. Альмогавары нашли их и пригнали в наш лагерь. Настроение в отряде было хорошее. Добычи пока взяли мало, но уже пошел слух, что к утру городок будет наш. Я приказал всем говорить погромче, особенно стоящим в карауле. Пусть горожане знают, что служба несется исправно, что мы готовы отразить нападение, если такое случится.

Блашку прислал ко мне двух альмогаваров. Оба были молодые, лет двадцати, невысокого роста, коренастые, с курчавыми черными волосами и коричневатыми, продубленными солнцем и ветрами лицами. У Жиралду глаза были поумнее, а у Тиагу лицо спокойнее, сосредоточеннее.

— Ночью полезете на стены с валлийцами, — сказал им. — Если вас заметят, будете заводить разговор, выдавая себя за жителей города, отвлекать внимание. Ножами умеете работать? Спящих резать?

— Пока не приходилось, — признался Жиралду.

— Умфра, научи их, — приказал я.

Примерно за час до наступления утренних сумерек из лагеря бесшумно вышли два отряда валлийцев. С одним, которым командовал Умфра, пошел Жиралду, с другим, который вел Джон, отправился Тиагу. Они должны были забраться на северную стену и оттуда пойти по восточной и западной к южной, зачищая их от защитников городка. Оставшихся в лагере разбудили. Из леса принесли четыре лестницы, сделанные днем вдалеке от городка и спрятанные там.

Ждать пришлось долго. Уже начало светать, когда в бойнице надворотной башни показался огонь факела, сигнализирующий, что башня захвачена. К ней пошли спешившиеся кавалейру с лестницами. Рыцари сели на коней и подтянулись к южным воротам, ожидая, когда их откроют. Альмогавары были разбиты на три отряда и посланы к остальным трем воротам, чтобы жители Эстремоса не разбежались. Для этого в каждой надворотной башне осталось и по несколько лучников.

Кавалейру быстро взобрались по лестницам на южную стену. Три небольших отряда ушли к другим надворотным башням, чтобы помочь лучникам в случае нападения, а остальные спустились внутрь городка и начали открывать ворота.

Карим остановился слева от меня. Прижимая локтем к боку копье, положенное на холку лошади, он дул в сжатую правую руку, согревая ее. Утро выдалось сырое и холодное — типичная английская погода. Карим видел, как наши воины залезают на стену, но все еще не верил, что ворота сейчас откроются. Наверное, сбивала с толку тишина, стоявшая в Эстремосе.

Нарушил ее мулла или его помощник, который взобрался на минарет, чтобы созвать верующих к утреннему намазу. Заметив отряд рыцарей, стоявших перед воротами, он какое-то время соображал, что мы там делаем, а потом заорал истошно, визгливо, по-бабьи. Голос у него был громкий. Только прозвучал он поздно, потому что в это время были открыты ворота.

— Вперед! — скомандовал я и поскакал первым.

Улицы городка, узкие и кривые, были выстелены камнями, сейчас сырыми. Подкованные конские копыта иногда скользили на камнях, поэтому я не гнал жеребца. Все дома, бедные и богатые, были без окон, выходящих на улицу. Только дверь, узкая и низкая, без рукоятки снаружи. Если при доме имелся двор, то были еще и ворота в высоком дувале, глинобитном или сложенном из камня и обмазанном глиной. Жилище алькальда располагался рядом с мечетью. Там собралось десятка два отважных сарацинских воинов, которые, увидев нас, прыснули в разные стороны. Сам алькальд, сидевший на белом арабском скакуне, развернул коня и залетел во двор, позабыв закрыть ворота. Когда я следом за ним въехал во двор, алькальд что-то кричал в сторону зарешеченных окон второго этажа. Наверное, давал советы женам и наложницам, как вести себя под франками.

Увидев заезжающих во двор рыцарей, алькальд развернулся в мою сторону и сказал на той странной смеси языков, на которой говорили подданные короля Афонсу:

— Я сдаюсь тебе, сеньор.

Он расстегнул ремень, на котором висела сабля в золоченых ножнах, и протянул мне. Алькальду было лет тридцать пять. Одет в кольчугу с маленькими плоскими кольцами и короткими рукавами поверх халата в бело-синюю вертикальную широкую полосу. Поверх шлема с острым навершием намотана белая чалма. Черты лица не азиатские и усы темно-русые.

— Сакалиба? — спросил я.

— Да, — ответил он.

— Прикажи своим слугам, пусть вынесут во двор все ценное: золото, серебро, драгоценности, оружие и доспехи, ковры, ткани, посуду. Тогда никто из моих людей не войдет в твой дом, и никого не тронем, — предложил я.

— Хорошо, сеньор, — произнес он, глядя на меня с удивлением.

— Я тоже сакалиба, — объяснил такое мягкое отношение к нему. — Но твою кольчугу и коня заберу. Чтобы в следующий раз серьезно относился к своим обязанностям, а не развлекался с женой, когда враг под стенами города.

Алькальд покраснел. Справившись с эмоциями, он отдал приказы женам, наложницам и слугам. Затем слез с коня, положил на землю щит, на который потом кинул ремень с саблей и снятую кольчугу и шлем. В это время слуги начали выносить из дома сундуки и узлы со всяким барахлом, рулоны ковров и тканей. Мне лично старый слуга отдал черную лакированную шкатулку, покрытую со всех сторон, кроме днища, золотой арабской вязью — скорее всего, цитатами из Корана. В шкатулке лежали женские золотые украшения с драгоценными камнями. Один перстень был с красиво ограненным, овальным бриллиантом. Явно византийская работа. Подарю его Фион. После встречи с Латифой у меня появилось чувство вины перед законной женой.

Алькальд спокойно смотрел, как всё это выносят из дома. Скривился от огорчения только, когда со двора стали выводить его жеребца и двух арабских гнедых кобыл с маленькими жеребятами. Оба жеребенка были темно-гнедыми. Шерсть немного посветлеет, когда вырастут, и, если нет внутренних изъянов, превратятся в отличных жеребцов, очень дорогих. Гнедые арабские скакуны — наиболее ценные для жителей Пиренейского полуострова. И не только. Арабы говорят: «Никогда не покупай рыжую лошадь, продай вороную, заботься о белой, а сам езди на гнедой». Наверное, этому арабов научили скифы. Хотя нет, насколько помню, скифы ценили вороных лошадей чуть меньше гнедых, но больше белых, которых считали болезненными и капризными.