Книга Давид Гольдер - Ирен Немировски

Джойс медленно провела ладонями по возбужденным, уставшим от любви бедрам.

— Боже, Алек, как я люблю любовь…

Как только дом в Биаррице был продан, Гольдер в одиночестве уехал в Париж, а Глория и Джойс отправились в круиз на яхте Беринга в компании Ойоса, Алека и Мэннерингов. Глория вернулась в Париж только в декабре и почти сразу явилась к мужу с антикваром, чтобы заняться продажей мебели.

С чувством извращенного удовольствия Гольдер наблюдал, как уплывают из дома стол с бронзовым сфинксом и кровать в стиле Людовика XV с амурчиками, колчанами стрел и балдахином в форме купола. Он давно спал в гостиной на маленькой, узкой и жесткой кровати-клетке. К вечеру, когда уехали последние машины с вещами, в квартире осталось несколько плетеных стульев и простой деревянный кухонный стол. На усыпанном стружкой полу валялись газеты. Когда Глория снова поднялась в квартиру, Гольдер даже не пошевелился. Он полулежал на кровати, прикрыв грудь шерстяным пледом в черно-белую клетку, и с облегчением смотрел на огромные «раздетые» окна: шелковые узорчатые шторы составили компанию мебели и безделушкам, и свет и воздух заливали комнату.

Рассохшийся паркет отчаянно скрипел под ногами Глории. Она нервно передернула плечами, на мгновение замерла на месте и пошла дальше на носочках, раскачиваясь всем телом, но пол, уподобясь живому существу, все так же обиженно жаловался. Глория раздраженно опустилась на стул напротив Гольдера.

— Давид…

Несколько мгновений они молча, не скрывая взаимной неприязни, смотрели друг на друга. Она пыталась улыбаться, но грубая квадратная нижняя челюсть непроизвольно выдвигалась вперед, придавая лицу хищное выражение. Глория сдалась первой.

— Итак, ты получил, что хотел… Доволен? — спросила она, нервно помахивая зажатыми в руке перчатками.

— Да, — коротко ответил он.

Глория судорожно поджала губы.

— Сумасшедший… старый безумец… — тихо прошипела она. — Надеешься, я умру с голоду без тебя и твоих проклятых денег? Вот, смотри… Согласись, меньше всего я похожа на нищенку! Хорошо разглядел? — Глория резко выкинула вперед руку с новым браслетом. — За эту цацку заплачено не из твоих денег, верно? Так чего ты хотел добиться? Если кто теперь и страдает, так ты один… Глупец! Я свою жизнь устроила… Все, что стояло в этой квартире, принадлежит мне, мне одной! — Глория гневно стукнула кулаком по ручке кресла. — Попробуешь помешать мне продать вещи, как я захочу и когда захочу, пожалеешь! Вор!.. Ты заслуживаешь тюрьмы! — пригрозила она. — Оставить женщину без средств к существованию после стольких лет совместной жизни… Да ответь же хоть что-нибудь! — закричала она. — Сам видишь — я все знаю! Давай, признавайся! Ты хотел лишить меня денег, вот и разорил, и загубил жизни несчастных людей, свою в том числе… Предпочитаешь сдохнуть в четырех стенах? Хочешь, чтобы я закончила жизнь нищей старухой, да? Отвечай!

— Мне нет до тебя дела… — Гольдер закрыл глаза и прошептал: — Не представляешь, как мало меня волнуешь ты, твои деньги и все, что имеет к тебе отношение… И вот еще что… эти деньги, бедная моя, недолго будут тебя радовать… Они ох как быстро утекают, если под боком нет пополняющего запас мужа… — Гольдер говорил «без сердца», тихим старческим голосом, вцепившись пальцами в лацканы домашней куртки, как будто хотел прикрыть щеки. С улицы через щели в раме окна задувал ледяной ветер. — Да-да… очень быстро… Думаю, ты играла на бирже и сорвала куш… Говорят, в этом году достаточно ткнуть пальцем в любую акцию, чтобы курс взлетел до небес… но это скоро кончится… а Ойос… — Гольдер неожиданно молодо хохотнул. — Через год-другой вас ждет та еще жизнь, дети мои!..

— А что ждет тебя? Ты заживо себя похоронил!..

— Поступил, как счел нужным, — высокомерно оборвал жену Гольдер. — Сама знаешь — в этом огромном мире я всегда делал только то, чего сам хотел…

Она помолчала, медленно разглаживая ладонью перчатки.

— Собираешься жить в этой квартире?

— Не знаю.

— У тебя ведь остались деньги, я угадала? — прошептала она. — Ты о себе позаботился?

— Да… — Гольдер кивнул. — Но не пытайся до них добраться… не утруждай себя понапрасну… — мягко добавил он. — Я их хорошо спрятал…

Глория усмехнулась, указав подбородком на пустые стены.

— Можешь не верить, но я счастлив, что избавился от всего этого… сфинксы, лавровые венки… мне они не нужны… — устало произнес он и закрыл глаза.

Глория встала, подобрала с пола свою лису, достала из сумки пудреницу и принялась медленно наводить красоту перед висевшим над каминной полкой зеркалом.

— Думаю, скоро тебя навестит Джойс…

Гольдер промолчал, и она тихо добавила:

— Ей нужны деньги…

По старому жесткому лицу Гольдера проскользнуло странное выражение. Глория не удержалась от вопроса:

— Это из-за Джойс, да?

Гольдер не сумел скрыть внезапную дрожь: у него тряслись щеки, ходили ходуном пальцы.

— Все дело в ней? Но Джойс ни в чем перед тобой не виновата… Как странно…

Глория издала натужный сухой смешок:

— Как сильно ты ее любишь… Боже, ты любишь Джойс, как престарелый любовник… Это просто смешно…

— Довольно! — выкрикнул Гольдер.

Она вздернула брови, постаравшись скрыть страх.

— Лучше не начинай… Я ведь могу запереть тебя с психами…

— Не сомневаюсь, что ты на это способна… — Гольдер вздохнул. — Уходи… — В его голосе прозвучали гнев и усталость.

Он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться, медленно отер струившийся по лицу пот.

— Иди. Прошу тебя.

— Ну что же… Значит, прощаемся?

Гольдер молча ушел в соседнюю комнату и со стуком закрыл за собой дверь. Пустой дом отозвался глухой дрожью. Глория подумала, что в прошлом он именно так всегда прекращал их ссоры… и что они, скорее всего, никогда больше не увидятся… одинокая жизнь скоро его прикончит… в этом можно было не сомневаться… «Прожить вместе столько лет, чтобы все вот так закончилось… К чему? В их-то возрасте… Подобное случается каждый день… Давид сам этого хотел… Тем хуже для него… Но как это глупо… Господи, как глупо…»

Она покинула квартиру и медленно пошла вниз по лестнице.

Гольдер остался один.

Гольдер долго жил затворником. Ни жена, ни дочь больше не появлялись.

Каждое утро его навещал врач. Торопливо миновав пустые темные комнаты, он входил в спальню и начинал осмотр: выстукивал старческую грудь, проверяя, не уменьшились ли беспокоившие его застойные хрипы, слушал сердце. Болезнь уснула. Да и сам Гольдер казался погруженным в сон, вернее, в мрачное оцепенение. Он вставал, одевался — медленно, тяжело отдуваясь, как будто хотел сэкономить как можно больше жизненных сил. Дважды обходил свое жилище, точно рассчитывая каждый шаг, каждый толчок крови, каждый удар сердца. Он тщательно взвешивал продукты на весах в кладовой, а яйцо всмятку варил по часам.