Книга Секира и меч - Сергей Михайлович Зайцев

А Фома сказал, осторожно взяв Глеба за плечо:

— Уходи, брат, из этих мест! И не убивай больше никого. Секирой, убийством не восстановишь справедливость. Только нам повредишь…

— Быть может, так оно и есть, — ответил Глеб. — Но и смирением овечьим не заставишь убийц устыдиться. Это вам скажет любой волк.

Здесь они и расстались. Братья, поглядывая исподлобья, направились к Сельцу. А Глеб и Волк быстро скрылись в лесу.

Глава 9

Волк все не мог успокоиться:

— Этот старец даже не оставил следов. Мы там проходили, и я посмотрел.

— Он дух, призрак, — объяснил Глеб. — Его нельзя потрогать. Поэтому он не оставляет следов.

Но Волк ответил с сомнением:

— Трогал же его ветер! Все видели, как колыхались его седины…

Этого Глеб не мог объяснить, он только предположил:

— Быть может, это нездешний, неземной ветер. А может, это ветер, который дул когда-то. Мы же только сейчас видим действие его.

Волк хмыкнул:

— Все это чересчур мудрено для моей простой волчьей головы. Но думается мне, что видели мы живого, только очень хитрого старца.

Глеб посмотрел на Волка с удивлением:

— Не хочешь ли ты сказать, что отец мой Аскольд жив?

Волк кивнул:

— Если этот старец — Аскольд, то он, конечно, жив. От духа не будет пахнуть дымом жертвенных костров. А от этого старца пахло дымом. Меня никогда не подводил мой волчий нос.

Глеб пожал плечами и промолчал. Он не поверил Волку.

Узенькой, протоптанной зверьем тропинкой они шли через густой лес. Глеб — впереди, Волк — за ним. Поступи Волка не было слышно. И шел он с оглядкой, и время от времени втягивал носом воздух. Глеб замечал, что у этого человека не только имя, но и все повадки волчьи. Глеб даже подумал, что судьба свела его с оборотнем. Но это Глеба не пугало. Глеб уже верил в то, что дух отца покровительствует ему. И коли Аскольду было угодно, чтоб Глеб встретился с оборотнем и ходил с ним одной тропинкой, значит — так тому и быть.

Глеб уже уверился: самый страшный оборотень, — хоть в облике волка, хоть в облике человека, — не страшнее десятника Корнила Рваной Щеки.

Между тем Волк говорил:

— Жаль, что твои братья только пахари. Какая сильная была бы стая! Можно было бы из лесу править городами…

Глеб с любопытством оглянулся на Волка:

— Скажи, а у тебя есть братья?

— Из-под каждого куста выглядывает мой брат, — не замедлил тот с ответом.

— Нет, не волки. Я имею в виду людей.

Тот оскалился:

— Все люди — волки. Разве не так?

Глеб кивнул:

— Видать, брат, у тебя тоже печальная судьба.

Волк молчал некоторое время. Глеб даже подумал, что тот не расслышал его слов. Они шли легко: поднимались на холмы, спускались в долины, осматривали следы на тропах.

Но вот Волк опять заговорил:

— Судьба моя несчастливая. Тебе могу сказать, хотя знаю тебя — всего ничего… Наш боярин был падок до сладких блюд. В моем доме он устроил пиршество. Выпил кубок вина и увидел, что слаще моей Елены нет блюда. Меня бросили в погреб, деток — в прорубь. А Елену, сладкое кушанье, боярин к себе увез. Позабавился, потом и ее сунул под лед…

Глеб сказал:

— Пожалуй, твоя беда потяжелее будет. Хотя никому не приходило в голову взвешивать смерть.

Волк кивнул, продолжил:

— Как я выбрался из погреба, как веревки с себя скинул, не могу сказать. Но над прорубью я уже выл по-волчьи. Это так!.. Мне не хотелось больше жить. И я лег в снег и просил у богов смерти. Боги прислали ко мне стаю волков… Я приготовился уж, что меня растерзают: самому большому, матерому волку я подставлял горло. Но тот вильнул хвостом и отошел. Стая легла рядом со мной в снег. Они как будто приняли меня в стаю и оплакивали вместе со мной мое горе… О, волки хорошо чуют людское горе! Ты не поверишь, лучше человека волки могут сострадать!.. Вот тогда я впервые назвался Волком. Я поднялся из снега и пошел к боярину. Я уже знал, как поступить с ним. Серые братья меня научили, — тут Волк засмеялся, а Глеб заметил, что он смахнул с ресницы слезу. — Я загрыз боярина в его постели на глазах у его жены. И ушел гулять по свету. И всем теперь доволен…

Сказав это, Волк скрипнул зубами.

Глеб молчал, он знал: сейчас не время ему говорить.

А Волк спросил:

— У тебя есть нора?

— У меня есть нора. И даже не одна, — Глеб остановился. — Сам знаешь, когда на тебя устраивают охоты, под одним кустом не отсидишься.

— У тебя, быть может, есть и волчица?

Глеб сейчас вспомнил про Анну, именно про нее, хотя у него было в деревнях много других женщин.

Он так ответил Волку:

— Тому, кто гоним, нельзя к чему-то привязываться — будь то дом, или друг, или ребенок. Так же и с женщиной: или не иметь ни одной, или иметь многих.

— Золотые слова! — ухмыльнулся Волк. — Слова мужчины и воина. Но это не слова волка. Волк имеет только одну волчицу…

Так, разговаривая, они подошли к стене совершенно непроходимого дремучего леса.

— А куда мы идем? — полюбопытствовал Волк.

Разглядывая темный лес и густой подлесок, Глеб ответил:

— Ты слышал уже, есть люди, с которыми я должен поквитаться. Только об этом я и думаю… А тут недалеко живет человек, который многое знает. Я хочу спросить его…

Волк с сомнением оглядел лес:

— Никогда бы не подумал, что в этих дебрях живет кто-то.

Тут Глеб отыскал приметную березку, увидел зарубку на ней. Он сделал три шага вправо и раздвинул ветви можжевелового куста. За кустом оказался узкий лаз, прорубленный в чаще. Скользнув в полумрак леса, Глеб поманил за собой Волка.

Скоро они очутились на поляне, посреди которой была вырыта землянка.

Глеб еще издали крикнул:

— Эй, Щелкун!..

Волк озирался с восхищением:

— Это же надо устроить такое логовище!

— Щелкун!.. — все звал Глеб и уже спускался по ступенькам в землянку.

Но голос отозвался откуда-то сзади:

— Я здесь!

Глеб обернулся, поискал глазами:

— Где ты, Щелкун? Перестань играть…

— А кто с тобой? — теперь голос раздался совсем с другой стороны.

— Это Волк. Он — друг.

Тогда едва у них не из-под ног, спугнув бабочек, из высокой травы поднялся человек. И заулыбался. Волосы у него были цвета соломы и стояли нечесаные торчком. А глаза у него были голубые-голубые, как лесное озеро поутру. А одежда на нем была сплетена из трав и листьев. Наверное, поэтому человек сей легко мог спрятаться всюду: и в пшеничном поле, и в зарослях камыша на озере, и в лесной чаще, и даже вот в траве…