Книга Родовое проклятье - Анастасия Туманова

Вскоре за его спиной раздались торопливые шаги и послышалось звучное: «Постойте, пожалуйста!» Владимир усмехнулся и остановился: он знал, какое впечатление произведет босяцкая внешность в сочетании с речью выпускника юнкерского училища, и сам не понимал, отчего ему так захотелось созорничать и заинтриговать артиста. Расчет оказался верным: обернувшись, Владимир увидел, как Агронский-Шаталов, сжимая в кулаке свой берет, бежит за ним по переулку.

– Куда же вы, юноша? Если хотите знать, вы меня просто спасли! Буквально не на что было… м-м… поправить здоровье после вчерашних чрезмерностей. Вижу, что вы находитесь в крайне стесненных обстоятельствах. Тем благороднее ваше поведение. Могу ли я вам чем-то помочь в свою очередь? Хотите выпить?

Простое и искреннее предложение понравилось Владимиру, но он все же отказался, объяснив, что должен бежать на пристань, где его ждет товарищ.

– Так пойдемте за ним вместе! – предложил актер. – Веселее будет компания! Заодно расскажете мне, кто вы такой. У вас наряд рыцаря тумана, но мне почему-то кажется, что вы совсем другого воспитания…

Владимир согласился, про себя уже досадуя: его стесняло отсутствие паспорта и то, что скажет Северьян, крайне подозрительно относившийся ко всякого рода любопытным. И действительно, Северьян, сидевший в ожидании барина на сваленных у причала бревнах и лущивший подсолнух, сразу же приподнялся и настороженно посмотрел на актера своими узкими глазами, взглядом спрашивая у Владимира: бежать, начинать драку или подождать? Так же взглядом Владимир попросил подождать и представил Северьяна и Агронского-Шаталова друг другу. Через четверть часа все трое сидели в трактире возле пристани, и Агронский зычным голосом призывал полового.

Вскоре Владимир заметил, что Северьян расслабился: в его глазах исчезли колючие настороженные искры, он спокойно выпил один за другим несколько стаканов вина, чего никогда не сделал бы, чувствуя опасность, и первым начал расспрашивать актера о театральной жизни.

– А вы приходите к нам! – радушно пригласил Агронский, зажевывая водку соленым грибом. – Прямо без церемоний, с заднего хода, Федор вас уже знает. Представлю вас нашему антрепренеру, Чаеву. Владимир Дмитрич, вам не приходилось никогда играть на сцене? Из вас мог бы получиться неплохой Роллер в «Разбойниках» или даже Горацио. Такая монументальная, внушительная фигура… У нас в Самаре, вообразите, сразу два трагика пропало: один запил вмертвую, а другой, подлец, сбежал с травести, и теперь ни Горацио нет, ни Розенкранца, ни Рауля, ни даже Яго. Чаев просто рвет и мечет, готов сам всех играть, но – фактура не та-с… Офелий вот у нас много, одна другой лучше, но – надобен Горацио! И Яго!

– Возьмите Северьяна на Яго! Из него и Отелло бесподобный выйдет, если ваксой вымазать, – пошутил Владимир, скашивая глаза на друга: не обиделся ли тот. Но Северьян невозмутимо хрустел соленым огурцом и лишь улыбнулся в ответ. Зато Агронский искренне обрадовался:

– Так вы знакомы с Шекспиром! Видите, я ведь говорил, что вы не простой… м-м… человек. Ладно-ладно, вопросов задавать не буду, сам не люблю… А в театр все-таки приходите! Я поговорю с Чаевым, возможно, найдется работа. А засим позвольте откланяться: уже полчаса как опаздываю на репетицию. Вечером даем «Макбета», а я роли в глаза не видел… Прощайте! Непременно приходите сегодня же!

– Что скажешь? – задумчиво спросил Владимир, провожая глазами высокую фигуру в берете. Северьян доел огурец, допил вино. Пожал плечами.

– А я чего? Как сами желаете. Только глядите: зима на носу. Пока до Крыма доберемся – хвосты приморозим, запоздали мы с вами в этом году. А в этом тиятре, ежели по-умному зацепиться, перезимовать можно будет.

– Как зацепиться, дурак? – засмеялся Владимир. – Ты что, на сцене играл? Или я?

– Вы и арбузы на пристани грузить тоже не обучались, – спокойно отпарировал Северьян. – А вона как здорово кидали, больше меня денег получали. Чем это актерство тяжельше, скажите? Знай скачи да слова всякие болтай, а тебе еще и хлопают! Даже я смогу.

Спорить с Северьяном было бессмысленно, но вопрос о зимней квартире действительно стоял ребром, и Владимир подумал: почему бы и нет? Вечером они с Северьяном сидели на галерке, смотря «Макбета» и наблюдая за бегающим по сцене Агронским в невероятном балахоне. Северьян, мало понимающий драматичность средневековой пьесы, сначала смеялся, потом заснул, и Владимиру приходилось несколько раз чувствительно толкать его локтем под ребра, чтобы тот не храпел на весь театр. А наутро Владимир уже стоял перед антрепренером Чаевым – невысоким толстеньким человечком с обширной лысиной и нимбом стоящими вокруг нее седыми волосами. Агронский был прав: с такой внешностью антрепренеру играть Карла или Макбета было никак нельзя.

Оказалось, что вчерашняя история с портмоне была уже известна, благодаря Агронскому, всей труппе, и вскоре в тесный, пыльный, заваленный до потолка бутафорскими вещами кабинет антрепренера набилась куча народу. Все дружелюбно рассматривали Владимира, протиснувшийся Агронский тут же перезнакомил его с лохматыми трагиками, толстыми комиками и хихикающими драматическими инженю, Владимир был приглашен в театральную столовую позавтракать с труппой, и Чаев своим неожиданно низким для такой комической фигуры басом пророкотал:

– Выйдете вечером в «Разбойниках»… пока, разумеется, не Карлом. Одним из бродяг. Роль бессловесная, пообживетесь на сцене, а далее видно будет. Может, и Гамлета сыграете!

Владимир усмехнулся, но – согласился. На вечернем спектакле он вместе с другими статистами сидел в живописных лохмотьях на заднике сцены, ожидал появления Роллера, сорвавшегося с виселицы, – Агронского – и с некоторой досадой слушал, как с галерки знакомый голос орет оглушительно:

– Браво, Владимир Дмитрич, ваша милость, браво-о-о!

В дальнейшем ему удалось уговорить Северьяна не голосить хотя бы посреди действия, но на все спектакли Северьян ходил исправно и при необходимости мог один заменить целую клаку. Они сняли полдома на тихой улочке рядом с театром (вторую половину занимал Агронский с женой – хрупкой глазастой инженю) и зиму прожили безбедно. Владимир, никогда не подозревавший в себе таланта, вскоре начал играть значительные роли. Впрочем, это происходило благодаря не столько его сомнительному дарованию, сколько внешности и хотя бы приблизительному знанию классических пьес, которые Владимир, как и все, играл не заучивая, – «под суфлера».

Театральный народ жил весело, бедно и дружно. Более или менее значительные доходы имели только ведущий трагик Агронский и исполнительница первых женских ролей Мария Мерцалова, красавица лет двадцати пяти, темной, степной и смуглой прелести, с черными, влажными глазами и великолепным контральто. В трагических ролях Катерины Кабановой, леди Макбет или Гертруды ей не было равных. Остальные же получали крошечное жалованье, едва сводили концы с концами, кое-как умудрялись платить за квартиру, питались чаем с вареньем (дамы) и водкой с солеными огурцами (мужчины) и щедро делились друг с другом всем, что имели. Владимиру эта жизнь нравилась; тем более что опасения его не сбылись и никто, даже желающие знать все и обо всех молоденькие статистки, не задавал ему вопросов о его прошлом. Здесь это было не принято.