Книга Пандемоний - Дэрил Грегори

— Или же вы с аквалангом ныряете на дно озера, чтобы сразиться с обитающей в нем Девой.

— Странные, однако, девы обитают в прудах, — произнес бледнолицый мужчина с каким-то неуловимым акцентом. — Занимаются раздачей мечей. Как можно строить на этом систему управления государством?

Беседа тотчас превратилась в соревнование, кто больше вспомнит шуток из шоу Монти Пайтона, после чего общий разговор раздробился на несколько частных бесед. Высокий мужчина вышел с кудрявой женщиной, зато к нашей тесной компании присоединились другие. Возникало ощущение, будто Том знает здесь всех до единого, и все узнавали ВАЛИСа. Стало шумнее, да и накурено было сильнее, причем не только из-за нас. Со всех этажей отеля в бар спускались группки участников «ДемониКона». В какой-то момент — если не ошибаюсь, в час ночи, я очутился в туалете. У соседнего писсуара стоял ВАЛИС. Я изливал из себя галлоны выпитого пива и улыбался: то, что было принято внутрь, мало чем отличалось от того, что просилось наружу.

На стене над писсуаром кто-то вывел: «Догма: я — бог».

— Итак, — произнес я, — вы писаете.

В этот момент до меня дошло, что я принял больше, чем мне казалось.

Не оборачиваясь ко мне, ВАЛИС кивнул и философски изрек:

— У тела свои императивы.

Как с этим поспоришь? Было слышно, как в баре кто-то пронзительно расхохотался.

— С вами разговаривают не как с демоном, — произнес я. — А как с человеком.

— Им просто нравится беседовать с Филом, — произнес ВАЛИС. Отступив от писсуара, он застегнул на брюках молнию и направился мыть руки. — Люди предпочитают видеть во мне своего старого друга, которого уже давно нет, но для них он лишь сошел с ума. Это их утешает.

— Погодите! То есть вы даете им повод думать, будто вы притворяетесь? Хотя на самом деле вы… — Я на мгновение задумался. — То есть вы демон, который притворяется, что он человек, который, в свою очередь, выдает себя за демона?

— Именно. Фальшивая фальшивка, — ответил он и повернул кран с горячей водой.

К собственному удивлению, я понял, что верю ему — по крайней мере не отмел его слова с ходу.

— Ну ладно, если вы и впрямь демон, — сказал я, — почему вы не вселяетесь в других людей? Ведь стоит вам переселиться в кого-то еще, как это тотчас расставило бы все по своим местам.

ВАЛИС ответил, глядя на меня в зеркало, пока умывался. Рядом с его бледным лицом поднимался пар. Судя по всему, температура воды его не слишком беспокоила.

— Божественное вмешательство это не всегда божественное вторжение. Я вторгался в жизнь Фила двадцать два раза. Девятнадцать раз это вторжение сводилось к банальной передаче информации, сжатой в шифрованные сигналы, которые повлекли за собой неспособность забывать.

Я непонимающе заморгал.

— Анамнез. Память обо всем и вся.

— А… понятно…

— Пару раз мне пришлось прибегнуть к более радикальным действиям. Первый раз он попытался наложить на себя руки, — продолжал ВАЛИС своим искусственным голосом. — Я был вынужден схватить его тело, написать на ладони номер телефона реанимационной службы и вернуть его к жизни. Но настоящее перевоплощение состоялось в 1982 году. У Фила случился инсульт, за которым последовала остановка сердечной деятельности. Это был его третий и самый сильный сердечный приступ. Чтобы заставить его сердце забиться вновь и восстановить подачу крови в мозг, мне пришлось взять полный контроль над его жизненно важными функциями. Я был вынужден инсталлировать голографический фрагмент моего сознания.

— То есть вы в него окончательно вселились.

ВАЛИС стряхнул с рук воду — два быстрых движения запястьями — и взял из пачки бумажное полотенце. Снаружи кто-то что-то крикнул, но слов я не разобрал.

— Я продолжал массировать его сердце, накачивал ему легкие. Я боялся, что если надолго оставлю его тело, он умрет.

— Хорошо, но… — Я покачал головой. — Зачем?

Я даже усмехнулся.

ВАЛИС смотрел на меня спокойно, отчего я рассмеялся снова.

— Почему вы не дали ему умереть? Ведь он был в преклонном возрасте, верно я говорю? Что хорошего в том, что вы теперь разгуливаете в его теле?

Он наклонил голову и улыбнулся.

— Этот вопрос вынуждены задавать мы все.

ВАЛИС открыл дверь туалета, и внутрь ворвался шум бара — чьи-то возмущенные крики, свист, улюлюканье. Где-то что-то разбилось — наверное, стакан. Наткнувшись на что-то твердое, он явно разлетелся на сотни мелких осколков.

ВАЛИС придержал для меня дверь. На другом конце зала мужчина с голой грудью, поджав под себя ноги, раскачивался на полке для винных стаканов. Точно такая же полка на противоположном конце барной стойки уже была сорвана.

Раскачивающийся мужчина был в одной лишь набедренной повязке, кое-где украшенной листьями. Лицо выкрашено красной краской, из волос торчали небольшие рожки. В свободной руке он сжимал деревянную дудку. Раскачавшись, мужчина отпустил вторую руку, описал в воздухе дугу и приземлился ступнями на круглый стол.

— Эй, друзья, пришло время танцев! — выкрикнул он.

— Господи, прямо как на Олимпийских играх, — заметил кто-то из стоявших поблизости.

Это были те же самые слова, которые Дудочник выкрикнул в 2002 году. Финский конькобежец, Артту Хайкинен, был на последней тысячеметровке своей дистанции в четыре мили, оторвавшись от своего самого ближайшего соперника, и все шло к тому, что вот-вот будет установлен новый рекорд. Неожиданно он сбросил скорость, оглянулся по сторонам и, заметив телекамеры, расплылся в улыбке. Тот, кто шел за ним, начал обгонять его по внешней дорожке. Хайкинен подставил ему ножку, отчего тот отлетел к барьеру, и расхохотался. Затем порвал на груди эластичный костюм и оставил его болтаться, словно вторую кожу. После чего описал круг и скомандовал зрителям, чтобы те танцевали. Хайкинен никогда не оправился от этого позора и больше никогда не принимал участия в соревнованиях.

Теперь большинство посетителей бара спешили выбраться наружу, хотя были и такие, что застыли на месте. Я растолкал напиравшую толпу, пытаясь подойти ближе. Дудочник запрыгнул на высокий желтый табурет, с которого перескочил на спинку дивана, приземлившись рядом с какой-то рыжеволосой бабенкой. Та истошно завопила.

— Я же сказал, всем танцевать! — пояснил Дудочник.

Он рывком поставил ее на ноги и расхохотался как безумный. Женщина, худая и уже не первой молодости, испуганно затрясла головой. По щекам у нее катились слезы.

— Эй, мистер! — обратился я к нему.

Дудочник обернулся и одарил меня омерзительной усмешкой.

— Слушаю!

Я не знал, что в стакане — вода, лимонад, водка, — что-то светлое и прозрачное. Я выплеснул содержимое ему в лицо. Он тотчас начал отплевываться и растерянно заморгал. Женщина тем временем вырвала руку.