Книга Греческий огонь. Книга 3 - Никос Зервас

Почему генерал так жестоко ранил Царицына? Человек, которого Иван привык считать достойнейшим из смертных, оказался…

В тот самый миг, когда движение выжигателей заявило о себе на всю страну, генерал прислал своего волкодава Быкова — выследить, вырвать Царицына из колеи, запереть в училище, в казарме!

Да что это значит? Неужели генерал… знал о предстоящей встрече Царицына с папой Алисы?!

Получается, что генералу не выгоден неожиданный успех Царицына, его взлёт как лидера патриотического движения подростков?

Тогда… кто же он, этот человек, вслух заявляющий о своём служении России, а на деле… на деле… Страшная догадка шевельнулась под сердцем холодной гадюкой.

Пре-да-тель… Генерал Еропкин — предатель. Он знал, что отзыв Царицына в училище поставит жирный крест на движении выжигателей! Знал седой хитрец, что никто из ребят

в состоянии заменить Ивана, подхватить лидерство. Вот и решил загнать Ивана обратно в Кадетку, замучить муштрой и зубрёжкой! И ведь с какой лёгкостью, без тени смущения, генералище вогнал Ваньке отравленный кинжал в спину: отчислить, отчислить!

Так мог поступить только коварный враг, желающий лю-5ой ценой выбить Царицына из седла.

Звенело, стучало в ушах страшное слово. С каждой минутой, с каждой раскрученной, переломанной скрепкой Ваня убеждался всё больше: генерал Еропкин — переодетый, замаскированный враг России.

В училище он сидит специально, чтобы развалить кадетку, чтобы выдавить из неё самых талантливых, мозговитых мальчишек и оставить только серую посредственность. Чтобы не было среди будущих русских офицеров ни одного достойного человека! Ай-яй-яй, как поздно он догадался!

Только теперь в памяти задёргались, засуетились догадки

намёки: а почему у нашего генерала в кабинете одни портреты висят и ни одной иконы?

А может быть, иконы ему мешают, а? А может быть, наш Тимофей Петрович… Колдун?

Глава 8. Дракон прорывает оболочку

Ужин был очень весел, все лица, мелькавшие перед тройными подсвечниками, цветами, конспектами и бутылками, были озарены самым непринуждённым довольством.

Н. В. Гоголь. Мёртвые души

Весело было в Волынском. Отмечали какой-то иностранный праздник, Ханукаин приказал всем позабыть на несколько часов о работе.

Велено было явиться в масках, и Царицын нацепил того самого медвежонка, в котором ещё недавно ходил в партизанские рейды с другими выжигателями. Жарили барбекю, дурачились на снегу, роняя варежки. Среди деревьев шумела фейерверками, шипела и сверкала трёхметровая праздничная инсталляция — ярко-розовая огненная звезда с мохнатыми лапками, похожими на оленьи рога. Было шумно, апельсины мелькали, как теннисные мячики, ныряли в сугробы, пробивая наст.

Ваня и Василиса почти не общались, они старались даже взглядами не встречаться: слишком уж вспыхивали щёки

Алисы, и слишком нервничал, перехватывая взгляды, волшебник Рябиновский. Уже стемнело, Царицын был в лёгком хмелю от счастья. Многие бегали по нужде за кусты, к забору (кому захочется возвращаться в корпус?), вот и он забрёл в какие-то ёлочки. И вдруг увидел за седыми кустами приближающуюся к нему горбатую тень. Это была бабка Пелагея. Пелагея подошла вплотную к Ивану и спросила писклявым голосом Петруши Тихогромова:

— Не узнал меня, а, Ванюша?

Царицын схватил его за плечи, потащил глубже в кусты.

— Ты что? С ума сошёл? Вмиг вычислят!

— Поговорить надо, Ваня.

— О чём?

— Мы же друзья, Ванюша, — тихо и твёрдо произнёс Тихогромов. — Только друг может сказать тебе правду. Посмотри, сколько ты дров наломал. Из училища решил уйти, совсем с головой пло-

хо? А всё знаешь отчего? Заврался ты, Ваня.

— Что?!

— Ты опять с этой девочкой, с дочкой президента, — вздохнул Петруша.

Он с болью смотрел в самую глубину Ваниных глаз. Ваня взгляда не выдержал.

— Ты же не любишь её, — продолжал Тихогромов. — Ты просто хочешь её использовать, так? Для пользы дела?

— Да что ты бредишь?! — Царицын зачем-то отступил на шаг, словно Громыч наседал на него с кулаками. — Что ты несёшь? Как ты смеешь вообще?

— Не горячись, лучше послушай. Мы тут с ребятами стали выяснять, откуда вся гниль пошла. Помнишь, ты письма получал из разных городов, где ребята тебя поддерживают? Так вот. Мы проверили адреса, и выяснилось: письма фальшивые, брат. Никакого клуба «Ятвяг» нет в природе. И другие письма подписаны вымышленными именами. Кому-то понадобилось, чтобы ты возгордился, Вань.

— Что за ахинея. Кому понадобилось?!

— Тому, кто предложил тебе I дать интервью в газетах, а потом — деньги за роль в новогоднем концерте.

— Знаешь, я всё понял, — Царицын зло сжал кулаки. — Ты просто… завидуешь мне, Петенька.

— Да чему тут завидовать, брат? Тому, что ты научился плясать под чужую дудку?

— Что-то ты осмелел, Тихогромов, — глухо проговорил Иван. — Я гляжу, ты начал мне замечания делать. То я с девочками нечестно обхожусь, то движением неправильно руковожу. Может быть, ты вместо меня хочешь порулить выжигателями? Это и есть истинная причина твоей обеспокоенности?

— Я не завидую, я за тебя боюсь. Помнишь, когда мы были в Мерлине, ни за что нельзя было гордиться — потому что мы сразу теряли защиту от колдовства. А теперь загордились так, что хоть плачь. Нужно срочно каяться.

— В чём каяться-то? — угрюмо спросил Иван.

— В том, что ставишь себя выше остальных. Разрешаешь себе больше, чем позволяет совесть.

— Да не каяться надо, а дело делать! — сощурился Царицын. — Надоели эти разговоры сопливые про совесть и всё такое. Надо работать! А то все только каются вокруг, а никто кроме меня почему-то не взялся поднять молодёжное движение. А я взялся. И я буду этот воз тащить, пока не лягу. Потому что я Родину ещё люблю и ради неё на всё готов, понял?

— Себя ты любишь, а не Родину…

— Не зли меня, Петя. Это оскорбление, понимаешь?

— Вот я и говорю: себя любишь, а не Россию.

— Что ты гонишь, Петенька? Да я собой жертвую, на медяки размениваюсь ради страны, иду на жертвы, на грехи… Ради неё, ради России!

— Даже ради России обманывать девочку подло, — отрезал Петруша.

— То есть… я — подлец?

— Ты никогда раньше им не был, но теперь ты поступаешь подло.

— А знаешь что? — вдруг произнёс Царицын с недоброй улыбочкой — Да пошёл ты…

— Ну и пойду. А ты бы лучше на исповедь пошёл, Ваня! А то совсем без духовной защиты останешься! Тобой играть будут, как куколкой… Уже играют.

— Отвали!