Книга Форт Росс. Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Размышляя таким образом, Захар дошел до дома, отведенного под секретариат императрицы, при котором состоял и придворный поэт Гавриил Романович Державин. Передав письмо, Захар направился в казначейство готовить обещанные Платону сто тысяч. Порядок восхождения очередного фаворита на вершину иерархической лестницы он знал отменно. «В Первопрестольную-то, пожалуй, что и графом ужо въедет, коли здоровье не надорвет, — усмехнулся про себя Захар. — Ну, если не в Москву, то в столицу-то уж точно!»

Интуиция и опыт не подвели Захара и на этот раз. При дворе начиналась новая эра. Эра Платона Зубова. Бывшего корнета конно-гвардейского полка, которого так некстати пропустил все контролировавший Потемкин. Занят был светлейший — фейерверки, смотрины нового флота, армейский парад… Тут разве за всем уследишь! «Да и потом, кто бы мог подумать, что с красавцем Резановым такой казус случится! Ведь как все складывалось-то — загляденье! Так ведь нет, не углядел!» — все сокрушался Потемкин.

Но вскоре у фельдмаршала свободного времени и вовсе не останется. Императрица мчалась в столицу, окрыленная победами и достижениями на юге, а Россия неслась к новой войне с Турцией, которая начнется всего через три месяца. Турки опять просчитаются, и о тайном союзе, который Екатерина все-таки заключила с Австрией, османы узнают слишком поздно. Не зря императрица таскала за собой Иосифа II Габсбурга по херсонским да крымским степям, обедала с ним приватно в походных шатрах — договорились-таки монархи!

Несмотря на всю занятость на южном фронте, метнется тогда Потемкин из своей Новороссии в Петербург, чтобы, как он выражался, «вырвать-таки больной зуб». Но, несмотря на то, что каламбур был в самом деле удачный и все понимали, о каком «зубе» идет речь, уже никто подобострастно не хихикал вокруг светлейшего, как было давеча.

И как ни старался фельдмаршал приостановить победное восхождение Платохи к вершинам власти, а и ему это оказалось не под силу. Чуть сам на старости лет в опалу не угодил! Подходило к концу его время — время невенчанного царя и одного из самых толковых правителей за всю историю Российской империи.

Впрочем, и жизни ему оставалось всего-то четыре года. На историческом горизонте уже занималась заря новой эпохи.

Часть третья

Перекрестки судьбы

И праведников настигает то, что заслужили нечестивые, и с нечестивыми случается то, что заслужили праведники…

Екклесиаст

Глава первая

Лорд протектор

Вне времени. Дворец лорда Протектора

За столиком из благородного темного дерева, украшенного искусной резьбой, сидел человек. Перед ним лежала раскрытая шахматная доска с расставленными на ней фигурами. Уныло-желтые и доска, и фигуры были совершенно обычного вида и решительно не подходили к величественному интерьеру комнаты. Да и комнатой это помещение назвать тоже было нельзя. Более всего подошло бы определение «зала». Именно «зала», со старинным окончанием на «а». Хотя даже и оно было бы не совсем правильным.

Интерьер комнаты больше всего напоминал внутреннее убранство какого-нибудь готического собора. Пилястры, колонны и арки величаво возносились вверх и терялись где-то в сумраке готических излишеств, там, куда и свет-то не доходил и где царил вечный полумрак. Но не потому, что не хватало освещения. Наоборот, нездоровая любовь хозяина к излишествам прослеживалась и здесь. Светильников было столько, что для любого другого нормального помещения их был бы даже переизбыток. На позолоченных и бронзовых цепях, спускавшихся из таинственного полумрака, висели гигантские хрустальные люстры, которые могли бы украсить любой европейский дворцовый интерьер. Навстречу им высились напольные золоченые канделябры, изливавшие снопы хрустального света. Где только было возможно, каменные стены украшали гобелены тончайшей выделки, представляющие, как им и положено, сцены из жизни королевских дворов и династий. Полотна европейских мастеров покрывали стены там, где им это позволяли отступавшие в сторону шпалеры, а пол помещения был устлан восточными коврами.

Мебель соответствовала окружающей обстановке. По большей части это были массивные деревянные предметы, украшенные обильной резьбой и инкрустацией. В каменных нефах и альковах высились громадные книжные шкафы, на полках которых теснились старинные фолианты. Каждый из шкафов и сам походил на готический собор в миниатюре. Диваны и кресла всевозможных стилей, эпох и стран объединял лишь один признак — роскошь.

Мужчина, склонившийся над шахматной доской, был одет в белую рубашку, расстегнутый ворот которой оттенял развязанный галстук-бабочка темно-серого цвета. Черные брюки и лакированные черные туфли завершали его гардероб. В кресле напротив лежал небрежно брошенный смокинг. Рядом с шахматной доской на столике разместилась хрустальная ваза со льдом и стакан с остатками виски. Еще привлекала внимание странная серебряная ваза в виде равностороннего креста, в которой одиноко стояла бордовая роза.

Помимо дешевой шахматной доски, интерьер портил еще и телевизор. Правда, был он не совсем обычный и явно не дешевый. Параболически изогнутый плазменный экран, как горизонтальный срез спутниковой антенны, парил в воздухе, поддерживаемый невидимыми тросами, спускавшимися из-под потолочья. При этом экран беспардонно загораживал огромное, практически во всю стену полотно «Ночной дозор» Рембрандта.

То, что человек, склонившийся над шахматной доской, был хозяином этого помещения, не вызывало никакого сомнения. Тысячи незаметных деталей, сливаясь воедино, безошибочно указывали на это. Вся его поза, казалось, говорила сама за себя: «Наконец-то я дома! Пришел после торжественного приема и вот теперь могу спокойно расслабиться на диване, за стаканом виски и любимой игрой».

Это предположение подтверждало и полное игнорирование роскоши, которая его окружала. Любой человек, окажись он в этой зале на правах посетителя, пусть даже и не в первый раз, не сидел бы, уткнувшись в шахматную доску за сто пятьдесят рублей, а крутил головой, разглядывая сокровища, сотворенные в разные эпохи человеческим гением, которые какой-то несчастный случай свалил в одну кучу, бравируя безвкусицей.

Параболический экран проецировал видеоряд, создавая почти идеальное, даже не трехмерное, а голографическое изображение. Мелькали кадры репортажа корреспондента Би-би-си из какой-то бесконечно нищей африканской страны. Дистрофичные дети со вздутыми животами с пугающей достоверностью толпились мерцающими гоблинами всего в нескольких метрах от шахматиста, который не обращал на них никакого внимания и, судя по выключенному звуку, обращать его в ближайшее время не собирался.

Но его отвлеченность от внешнего мира казалась напускной. Как только из сумеречных глубин зала выступила фигура мужчины, который бесшумно приблизился и остановился у него за спиной, человек сразу же поднял голову от доски.

— Я надеюсь, вы принесли еще виски, Найджел? — вальяжным тоном, не поворачиваясь, вопросил шахматист.