Книга Рыцарь Грааля - Юлия Андреева

Что бы ни произошло, рыцарь должен быть опрятно одет, потому как никогда не знаешь, что припасла для тебя судьба – встречу с королем, любовное свидание, честь сразиться на турнире с каким-нибудь странствующим рыцарем или быть убитым.

Рыцарь должен быть галантным и уметь ухаживать за дамами, благосклонности которых он может добиваться как ратными подвигами, так и слагая стихи и играя на музыкальных инструментах.

Рыцарь получает свое первое посвящение в кругу рыцарей, и второе посвящение дает ему дама сердца, которой у Пейре не было и в помине.

Меж тем Ларимурр запел, аккомпанируя себе на трехструнной гитаре. Пейре повернулся к вольготно устроившемуся на своем кресле Луи де Орнольяку как раз в тот момент, когда тот разворачивал какое-то письмо. Стоявший тут же посыльный еле держался на ногах. Его одежда, волосы и лицо были покрыты пылью, рука лежала на рукояти меча. Возможно, повстречай Пейре этого человека еще вчера у гостиницы, в которой остановился Рюдель, или на рыночной площади, он не обратил бы на него никакого внимания, но здесь, среди великолепной публики, этот серый от пыли воин представлял собой небывалое зрелище. Нетерпеливым движением де Орнольяк разломал печать и развернул свиток. По тому, как изменилось лицо учителя, Пейре понял, что произошло что-то из ряда вон. Неожиданно де Орнольяк забылся до такой степени, что вскочил на ноги и, делая знаки нетерпеливо прогуливающемуся вдоль линии заграждения Бертрану, подбежал к приятелю. Де Борн порывисто схватил листок и, вперившись туда взглядом, застыл на месте.

Ларимурр пел балладу о золотом соколе, принесшем с небес Божье благословение и научившем первого трубадура благороднейшему искусству миннэ. В другое время Пейре с удовольствием послушал бы эту поучительную историю, сейчас же он смотрел на Бертрана и де Орнольяка, гадая о содержимом таинственного письма.

Ситуация становилась все страннее и страннее: вместо того чтобы чинно слушать соперника, Бертран вдруг начал крутить головой, выискивая кого-то среди публики. Затем он бросил свою черную лютню на руки де Орнольяка и сделал попытку покинуть турнирный зал, но, должно быть, вовремя одумался и, шепнув что-то другу и забрав инструмент, вернулся на отведенное ему для ожидания место.

Ларимурр закончил легенду и изящно поклонился собранию. После этого, не дожидаясь окончания хвалебной речи герольда, в центр зала вышел Бертран де Борн. И хотя у Пейре не было возможности хорошо узнать характер знаменитого трубадура, он понял, что в этот момент Бертран меньше всего на свете расположен к песнопениям. Светлые глаза трубадура метали молнии, пальцы дрожали, а на упрямом лбу вспухли вены. Казалось, что весь он, как натянутая тетива лука, секунда, воздух разорвет легкий свист и душа его сорвется с тетивы напряженного сердца и ринется в неизвестность.

Вместо предисловий и игр с залом Бертран сразу же пошел в яростную атаку, целью которой была победа или смерть. Оглушенный, ошеломленный Пейре внимал гению Бертрана, когда кто-то нежно дотронулся до его плеча.

За спиной юноши стоял незнакомый рыцарь в серой кольчуге и шлеме с крестом, нижняя часть которого закрывала его переносицу. Господин был невелик ростом и коренаст, его светло-карие глаза казались почти что янтарными, кроме того, незнакомец был рыж или, скорее, ржав. Пейре вопросительно посмотрел на рыцаря.

– Ваше имя Пейре Видаль? – отчетливо спросил незнакомец, убирая руку с короткими узловатыми пальцами с плеча юноши.

– Да, это мое имя, – Пейре вежливо поклонился, отмечая про себя, что рыцарь опоясан сразу же двумя мечами, кроме того, за поясом и из голенища левого сапога у него торчали рукоятки кинжалов. После общения с ножами германца Пейре мог по праву считать себя стреляным воробьем и не согласился бы выйти вместе с этим рыжим даже на один шаг из турнирного зала.

– Я слышал ваше выступление, мой юный друг, и хотел бы предложить вам место трубадура в моем замке, – тихо, но внятно произнес ржавый рыцарь.

– В замке?! – Пейре чувствовал себя на вершине блаженства, – Как мне называть моего повелителя и господина? – спросил он, но тут Бертран умолк, и публика разразилась громом оваций, из-за которой, о горе, он не расслышал произнесенного имени.

Подчиняясь всеобщему порыву, Пейре посмотрел на раскрасневшегося и, по всей видимости, довольного Бертрана, победа которого была теперь более чем очевидна,

– Sol oriens! – произнес старый граф, показывая на Бертрана и одновременно кланяясь ему. – Sol oriens – Победа за благородным Бертраном де Борном, виконтом Отфора. И эта победа безусловная, как то, что солнце встает на востоке – Sol oriens!

Бертран картинно раскланялся и вернулся на свое место, провожаемый радостными возгласами и рукоплесканиями.

Пейре поправил одежду, пригладил волосы и, сложив руки, произнес благословенную молитву Деве. Меж тем герольд начал рассказ о славных подвигах благородного итальянского рыцаря Лоренцо де Морсанваля, подготавливая зал, в котором, казалось, продолжали звучать бравурные ритмы де Борна. Постепенно, однако, герольду удалось переломить общий настрой публики или, во всяком случае, добиться относительной тишины. После чего в центр зала вышел высокий итальянец, баллады которого Пейре слышал на предыдущих поэтических поединках.

Морсанваль играл на старинной арфе, и его пение разительно отличалось от призывных сирвент Бертрана. Лоренцо пел балладу о том, как непорочная и благородная во всех отношениях дама провожала в крестовый поход своего рыцаря. Рыдая затем в зарослях невиданных цветов, вздыхая и жалуясь на свою безрадостную судьбу. Утешить прекрасную даму решается сам бог любви Амур, который успокаивает ее и обещает хранить от стрелы, меча и копья доблестного Палладина любви. С тем чтобы тот явился к ней живым, здоровым и увенчанным славой.

Слушая поучительную балладу сеньора Морсанваля, Пейре лихорадочно соображал, что петь самому. Для своего выхода он еще дома вместе с де Орнольяком выбрал перепетую им как-то для матери легенду о влюбленных, разлученных злой судьбой и ожидающих встречи друг с другом в этой или следующей жизни. Но сейчас эта, довольно смелая легенда, словно утрачивала половину своего очарования. Пейре мысленно перебрал в голове имеющийся у него запас песен и остановился на одной, страстной, дерзновенной и почти что кощунственной песне признания в любви рыцаря своей придуманной возлюбленной, чей образ как две капли воды походил на лик Девы Марии в церкви, в которой любил молиться рыцарь.

Когда отшумели аплодисменты и герольды прославили впервые участвующего в турнире и мечтающего о посвящении в рыцари мальчика, похожего на небесного ангела, Пейре вышел в центр зала и, нежно перебирая струны белой лютни, запел. Его голос поднимался все выше и выше, нежно и верно штурмуя небеса, за которыми рыцарю из песни виделся ангельский образ его возлюбленной. Лютня рыдала, звеня тысячью хрустальных колокольчиков-ангелов, голос же Пейре вдруг взвился вверх и истончился до такого звука, от которого у присутствующих побежал мороз по коже, а сердца замерли, как от невиданной прежде ласки.