Книга Синдикат "Громовержец" - Михаил Тырин

— А еще есть такая примочка, — важно говорил малорослый Бивень, рассевшись у останков древнего? насоса. — Если, к примеру, идеть обед в столовой, и вдруг где-то Пугачева или Леонтьев поють — все жрачку бросають. Под Пугачеву и Леонтьева хавать западло.

— А под Киркорова? — спросил Шерсть.

— Ну… — Бивень на мгновение растерялся, слазил в карман за «Примой». — Ну, под Киркорова ты и сам ведь жрать не станешь, так?

— А, ну да! — поспешно закивал Шерсть, хотя и не понял: почему бы не пожрать под Киркорова.

— А мне нравится, — с обидой за кумира заявила одна из девиц.

— А ты, дура, молчи, ты в тюрьме не сидела, — прошипел Бивень и свирепо сплюнул в ее сторону. — И ва-ще, заткнись, жопе слова не давали.

— Еще какие там приколы? — поинтересовался Рваный.

— Это не приколы, это Закон, — строго поправил. Бивень. Затем, обкусив с руки несколько болячек, он продолжил: — Вот еще про столовую. Если фофанщик забегаеть…

— Кто-кто?

— Фофанщик. Тот, кто фофаны стережеть. Ну фуфайки. Так вот, если он забегаеть и кричить «Самолет!» — все бросають жрать. А плошки — на себя одевають, как каски.

— Как?! — в ужасе поморщился Шерсть. — А если там жратва, каша?

— Твоя беда, — развел руками Бивень. — Но чтоб башка была прикрыта. Правило такое — «Плошки на бошки».

— Вот же, блин… — Удота передернуло. — А я еще знаю, все красное западло. А вот, например, мясо — как?

— Мясо — западно, сало — западло, — начал перечислять Бивень. — Но бугры все равно их жруть. И баранки западло — потому что их на хрен одевали. И колбаса. И сыр.

— А сыр почему?! — с некоторым возмущением воскликнул Удот.

— А потому, что он воняеть… — Бивень покосился в сторону подружек, но дальше развивать эту мысль не стал.

Дрын поздоровался со всеми за руку и сел в тени дерева, вытащив сигарету.

— Писю сегодня не видели? — спросил он.

— Дома Пися сидит, — хмуро ответил Вано. — Его вчера на Слободе так отрихтовали, что почти не ходит. Рожа вся, как коровья лепешка.

— На Слободе? — удивился Дрын. В этом поселке жили только богатей из областного центра, они строили там коттеджи. — Кто там мог?

— Вот, смогли… — сокрушенно развел руками Вано. — Вчера пацаны с Правобережного туда поперлись. И Пися с ними. Там линию телефонную кладут. Так вот, они по домам ходили и деньги собирали за телефон.

— И им давали? — не поверил Дрын.

— Давали. Они сначала по уму все сделали. В халаты переоделись, на столбы даже залазили, веревки там какие-то привязывали, с понтом, провода… Всем говорили, через три дня будет связь.

— И дальше что?

— И все… Когда обратно шли, их ребята на джипе догнали и…

— Жалко, — покачал головой Дрын. — Мне Пися обещал сегодня струны концертные принести.

— Его теперь самого носить надо. От кровати до толчка и обратно.

— Ну что… — Дрын пожал плечами. — За бабки чувак рисковал. За них и получил. Кстати, про бабки… Не узнавали, отдал Кира сбор Машке?

— Сказал, что отдал, — как-то напряженно ответил Поршень.

— Отдал? — с подозрением переспросил Дрын. — Как же он отдал? Ее, говорят, сейчас вообще в городе нет.

— Не знаю, — отрезал Поршень. — Сказал, что все отдал.

— Может, брешет? — неуверенно проговорил Удот.

— Не знаю… — Дрын озадаченно поскреб темя, собирая в кучу длинные рыжие волосы. — Не похоже, что он любит брехать.

— Да ладно! — воскликнул вдруг Поршень. — Гимназия — она и есть Гимназия. Любую подляну могут кинуть.

— В принципе да, — задумчиво проговорил Дрын. — Но странно все… Надо бы разобрать вопрос.

— Чего? Он наши баблы прижал? — выкрикнул Бивень и вскочил, словно был готов мчаться и дубасить маленькими кулачками любого лютого врага.

— Ладно, осядь, — махнул ему Дрын. — Разбирать надо… Потом.

«Потом, — подумал он. — Но странно. Очень странно».

* * *

— До чего ж подлая скотина! — негодовал Хрящ, прижимая к бревну тощую старую кошку, пойманную неподалеку в кустах.

Он и его одноклассник Моисеев по кличке Мося были заняты делом довольно своеобразным. Мося пытался удержать кошку в неподвижном состоянии, а Хрящ прыскал на нее оранжевой краской из баллончика, выводя неприличное словцо. Кошка вырывалась, своим несносным поведением она давала знать, что затея не очень хороша.

Хрящ страшно гордился, когда придумал эту штуку: написать на кошке матом, чтобы она бегала по городу и все читали плод самовыражения восьмиклассника. Но все оказалось не так просто. Кошка рвалась на свободу, Мосе пришлось обмотать руки майкой, чтобы уберечься от когтей. Да и баллончик прыскал как-то так себе, выдавая вместо букв одни кляксы и потеки.

— Да держи лучше! — взрывался Хрящ. — Чего ты ее ворочаешь! Это ж домашнее существо, а не бегемот. Держи руками!

— Руками?! — визгливо отвечал Мося. — Если руками — укусит! Сам держи, а я буду рисовать.

— Ага, ты нарисуешь… — злорадно прошипел Хрящ. — Так нарисуешь, что мы тут все будем в краске.

— Ты и так все краской залил. Вон, кошка уже масть поменяла на оранжевую.

Гена Цокотов радостно похрюкивал, наблюдая за кипением страстей. Кирилл же сидел чуть поодаль, ни на что не обращая внимания. У него были свои заботы.

— Пиши на боку! — надрывался Мося. — Хватит ей в рот краску пшикать!.

— Поучи еще! — заносчиво ответил Хрящ. — Тебе бы в рот кой-чего напшикать. Да не елозь, держи…

Полумертвая от боли и ужаса кошка, пожалуй, уже мечтала только об одном — скорее сдохнуть.

— От-тана попала! — раздался торжествующий возглас. Хрящу удалось-таки нарисовать первую букву, да так, что ее даже можно было распознать. Мося со своей майкой ослабил захват, почувствовав момент для отдыха.

— Тяжело что-то дышит, — сказал Хрящ, успокаивая животное фальшивыми ласками. — И глазья навыкате. Может, больная…

— Это ты больной! — с негодованием вскричал Мося. — Сначала писать научись и буквы запомни, а то возишь, как курица лапой, целый час. Тебя бы так эмалью покрыть. Я говорил, что надо через трафарет.

— Ты, Мося, до хрена чего говорил, — спокойно возразил Хрящ. — Ты, между прочим, предлагал ее побрить, чтобы буквы лучше были видны.

Держа изнуренное существо за шкирку, Хрящ прошелся туда-сюда — ему надо было где-то оставить кошку и вытереть об траву краску с рук.

— Тебе не дам, — сказал он Мосе. — Ты ее угробишь. Он подошел к Кириллу, который сразу отодвинулся с недовольным лицом.

— Подержи, а? — попросил Хрящ. — За шкибот возьми, она тебя не тронет. А краска уже высохла. Почти.