Книга Досье генерала Готтберга - Виктория Дьякова

Но если в отношении меня у железного Феликса не возникало особых сомнений, то что касается информации… она могла быть и правдивой, и ложной в равной степени. Главный чекист пребывал в сомнении, но словно нюхом чуял — торопиться нельзя. Приказав накормить меня и держать под охраной, Дзержинский взял время на размышление. И как оказалось — сделал правильно. Князь Борис Борисович рассчитывал, что красные среагируют мгновенно, но Дзержинский медлил, выжидая, что у Шаховского сдадут нервы. Так и случилось. Пренебрежение к противнику сыграло свою роль, князь Борис Борисович, посчитав, что красные и читать-то не умеют, послал вслед за мной второго агента, на сей раз настоящего. И люди Дзержинского взяли его, убедившись, что все сведения, которые им предлагалось «переварить», совершенная фальшивка.

— А что случилось с вами? — не вытерпела Лиза. — Вас отпустили?

— А я? Что я? — Катерина Алексеевна вздохнула. — Мне думалось, что мое сердце вообще не способно перенести столько предательств и разочарований. Но оно стучало — для чего, зачем? Я была совершенно оглушена всем, что произошло со мной, и ожидала смерти со спокойствием, близким к равнодушию. Меня держали не в подвале, как у Каретникова, Дзержинский велел отвести меня в одну из комнат дома, который он занимал, и натопить как следует. Меня охраняли двое. Один — пожилой рабочий с питерской окраины, другой — совсем еще молодой человек, бывший студент, как я поняла из их разговоров. Позднее я узнала, что молодого звали Алексей Петровский, да, да, — Белозерская вскинула глаза, — сейчас он командует артиллерией у Рокоссовского, а тогда ему исполнилось всего двадцать лет. Видя, что я веду себя смирно, пожилой чекист улегся вздремнуть на лавке перед дверью, а Алексей остался со мной. Я видела, что он смотрит на меня с сожалением, даже с состраданием, которого я давно не встречала. Потом сказал как-то смущенно, глядя на мое мертвецки бледное, неподвижное лицо:

— Мне кажется, Катерина Алексеевна, вам не надо бояться. Вас не убьют. Не за что.

Услышав его голос, я вздрогнула.

— Откуда вы знаете? — спросила я глухо, так, что и сама не узнала своего голоса.

— Я не знаю, — он пожал плечами. — Я так думаю.

— Откуда вы знаете, что меня зовут Екатерина Алексеевна? — спросила я. — Мы встречались когда-то? Я не помню.

— А я помню, — ответил он все так же застенчиво. — На Рождество семнадцатого года. Я шел по Невскому и остановился в кофейне напротив моста с конями, как раз рядом с вашим домом. Я видел, как вы приехали с рождественского бала у Энгельгартов. Князь Белозерский вышел из саней, а потом вынес вас на руках. Было много снега, он не хотел, чтобы вы ступали по сугробам. На вас было манто из рыжей лисицы. А волосы собраны красивой розой на затылке, они сверкали украшениями, как снег вокруг под фонарями.

— Что вы, юноша, это наверняка была не я, — тогда я даже испугалась, услышав его рассказ. В самом деле, на Рождество семнадцатого года мы с княгиней Алиной, Григорием и Машей ездили к Энгельгартам на традиционный карнавал. Григорий уговорил меня уехать раньше, пока гости еще не разошлись, и в самом деле вынес на руках из саней… Но как? Откуда этот молодой человек мог это знать? Ведь он должен ненавидеть всех людей нашего круга как своих классовых врагов.

— Вы ошиблись, юноша, — повторила я уже более уверенно. — Да, я жила в доме князей Белозерских до революции, но определенно вы видели не меня. Скорее всего это была княжна Маша, невеста князя… — сказала, хорошо помня, что Маша в тот вечер, прогневавшись на Григория, вовсе не вернулась во дворец, а поехала к себе на Екатерининский канал.

— Это были вы, — ответил он с поразительной уверенностью. — Когда вы скрылись в подъезде, я перешел бульвар и спросил у вашего швейцара, кто та пленительная женщина, которая только что исчезла за этой дверью. Хозяйка дома?

— Пока не хозяйка, — ответил он, хитро прищурившись, — но скоро будет. Катерина Алексеевна живет у нас, а хозяйка приедут позже. Вам Алина Николаевна небось нужна? А вы сами-то кто будете?

— Нет, нет, — поспешил я ретироваться, — я только хотел узнать, что за нимфа. Так что, Катерина Алексеевна, это были вы. Я вас запомнил, а потом долго думал о вас. Бродил по городу, читал стихи, просто так — от настроения. Когда я увидел вас сегодня на допросе у товарища Дзержинского, я просто обомлел. Никогда бы не подумал, что так случится.

— И я бы тоже не подумала, юноша, — вздохнула я горестно. — А вы, простите, не знаю, как вас зовут, из пролетариев?

— Извините, я не представился, — он почти испуганно улыбнулся. — Алексей. Алексей Петровский. Родители мои из разночинцев, отец по судоходству до надворного советника дослужился, матушка — дочь врача, из Пензы. Сам я обучался праву в Петроградском университете.

— Как же вы в чекистах-то оказались, из разночинцев? — изумилась я.

— Так я за мировую революцию, Катерина Алексеевна, — неожиданно ответил он, — чтобы не было бедных и голодных, чтобы все равны, и везде в мире все делалось по справедливости.

— Свобода, равенство и братство, — я устало кивнула. — Где же вы видали, разночинец Петровский, чтоб все по справедливости?

— Извините, боец Петровский, если можно, — поправил он. — У нас, знаете ли, с этим строго.

— Ну, хорошо, боец Петровский, — согласилась я покорно. И замолчала. Он тоже молчал. Воцарилась тишина, только было слышно, как похрапывает за дверью его пожилой товарищ. Я видела, что Алексей смотрит на меня с искренним восхищением. Для него, пожалуй, для единственного на всем белом свете, я все еще оставалась княгиней Белозерской, он помнил меня, какой я была в Петербурге, и не хотел знать обо мне ничего дурного.

А тем временем Дзержинский, затеяв опасную, рискованную игру с Шаховским, которая должна была привести того к концу, решил перетянуть меня на свою сторону. Он открыл мне истинные намерения Бориса Борисовича, которые состояли, как оказалось, не только в том, чтобы наказать меня за разбитую жизнь княжны Маши, и не столько в том, чтобы вбросить дезинформацию. Князь Шаховской смотрел куда как дальше — и главной заботой его были, как водится, деньги. Через своих тайных эмиссаров на Западе Дзержинский получил любопытные сведения. Оказывается, у Белозерских хранились весьма обширные сбережения в швейцарском банке. Вклад был сделан в золоте принцессой Амалией Кобургской на имя ее дочери Алисы, выходившей замуж за родного дядю княгини Алины Николаевны и получившей в православии имя Анны. Так как княгиня Анна умерла при рождении первого ребенка, ее мать не захотела, чтобы деньги достались второй жене князя, и переписала вклад на княгиню Алину, с которой в то время подружилась. Поскольку княгиня Алина и ее сын Григорий погибли, на эти деньги могла претендовать я. Знай я об этом, мне не надо было бы терпеть унижения от Шкуро и Каретникова. Я могла бы уехать за границу и жить в Швейцарии безбедно. Но я не знала ничего, и все вышло — как вышло. Борис же Борисович был прекрасно осведомлен о вкладе. И он надеялся, избавившись от меня, завладеть сбережениями как родственник княгини Алины, в девичестве Шаховской.